Кузьменко меняет профессию
Шрифт:
Окончательно испортил настроение явившийся в разгар пирушки бывший лучший друг, а ныне заклятый враг Вандеева — критик Шилоносов. Они поссорились и смертельно возненавидели друг друга неделю назад, но вчера Шилоносов уже сумел напечатать в газете статью, из которой следовало, что скульптор Вандеев — полная бездарность. Поговаривали, что и в Правление Союза художников он «прикатил большую телегу» на скульптора.
Злясь и переживая, Вандеев медленно шел по затененной густыми кленами улице. Темнело.
На углу кто-то ухватил скульптора за рукав.
— Друг, —
Описав полукруг, скульптор остановился. Перед ним маячила незнакомая фигура со свертком под мышкой.
— Му-зей? — переспросил Вандеев. — Н-нет, музей не работает. А что?
— Экспонат хотел продать, — протянул незнакомец. — Тетка, покойница, в прошлом годе из Италии привезла. А тут племяш неожиданно приехал, угостить надо.
— Какой экспонат? — раздраженно высвободил рукав Вандеев. — Я тут при чем?
— Вижу, человек интеллигентный. А вещь у меня стоящая, модная… Скульптура… бюст называется… Древнеримский грек. И марка на ем итальянская…
Повернув сверток, мужчина ткнул пальцем в смутно темневшую на основании бюста этикетку.
— Слушай, друг, купи! — продолжал он. — Не пожалеешь. За двадцатку отдам.
Вандеев пощупал сверток. Под мятой газетой угадывался строгий мужской профиль.
— Спички есть? — спросил Вандеев. — Посмотреть надо.
Страждущий дядя зачем-то похлопал себя по груди. Махнул рукой:
— Да ты не сомневайся. Он хоть и древний, а целехонек. Опять же из Италии… Где такую вещь найдешь?
«Бюст… итальянский… — подумал Вандеев. — Может, утру нос Силантьеву? И Шилоносов от зависти лопнет… И возьму по дешевке…» Сказал:
— Двадцатки у меня нет. Десять дам.
— Эх, ежели б не племяш, ни в жисть бы… Ладно, давай.
Зажав в кулаке красненькую, незнакомец исчез. Вандеев, прижимая «вещь» к груди, зашагал к дому…
— Слава богу, явился, — буркнула супруга. — А это что, подарок? По какому случаю?
— Это, женушка, великий подарок. Разверни-ка, да поставь ко мне на стол.
…Облачившись в пижаму и домашние туфли, скульптор вошел в кабинет и… охнув, повалился на диван.
На столе стоял бюст его собственной работы, скульптурный портрет бывшего лучшего друга Шилоносова, только вчера выброшенный Вандеевым на помойку.
Любовь и местпром
(Информация к размышлению)
Кошку любить легко, а тигрицу — уже страшно. Книги любить трудно — мучает разлука: где их купишь? Но самое сложное дело — это любовь к человеку. Особенно — к женщине.
Смотрю я на подарки любимой (галстук зелененький, что у меня на стенке висит, гравюру из морской жизни) — душа тает, сердце колотится.
Гляжу
Саму увижу — душа пылает, сердце наружу выпрыгивает.
Любовь…
Невеста у меня умная. Не кандидат еще, но будет. А читает сколько — уму непостижимо. Из газет что-то вырезает, из книг выписывает… И красивая. Одна беда — очень любит подарки делать. На этой-то почве мы и поссорились. Вернее, я поссорился. Глупо, говорите?
— Возьми-ка, милый, — радует она меня при встрече, — блокнотик на память. И даже не на память, а чтобы разные мысли умные записывать. Пойдешь, — говорит, — от меня домой, поймаешь мысль, блокнотик достань — и… раз!.. Запиши.
— Это дело, — говорю. — Молодец, Нина, молодец, Васильевна! Глубоко в душу глядишь. Уж в чем-чем, а в умных мыслях и у меня недостатка не наблюдается. Найду, что записать. И книжечка красивенькая.
Взял блокнотик. Стою, листочки перебираю. Радуюсь, что умная у меня невеста.
До последнего листочка дошел, а там, над артикулами разными, крупно так напечатано:
«ИЗГОТОВЛЕНО ИЗ ОТХОДОВ».
Вот тебе, думаю, блокнотик для мыслей. Удружила…
Теперь она говорит: не знала.
А я не верю.
Волнение в конторе
Странные события начались с утра. Старший бухгалтер Андрей Кузьмич Побиенко, могучий краснолицый старик (один из основателей городской спортивной секции «моржей»), столкнулся у входа в контору с самим Аполлоном Фомичом. И произошло непонятное: управляющий, глава конторы, пухлой ручкой вдруг потеребил поля шляпы, отвечая на приветствие бухгалтера. Мало того, он спросил:
— Э-э-э… уважаемый, как ваше… м-м-м… здоровье?
Побиенко оторопел. Побиенко растерялся. И немудрено: за пятнадцать лет службы ничего подобного с ним не случалось. Мужество изменило спортсмену. Испуганно моргая, смотрел он в удаляющуюся спину начальника.
В бухгалтерии происшествие вызвало оживленные дебаты. Счетовод Мозговитов, человек мыслящий, но во многих отношениях неудобный (не зря же он до зрелых лет ходил в рядовых счетоводах), сразу почуял: в серые, как штаны пожарного, будни конторы вламывается что-то чрезвычайное. Обдумав ситуацию, он изрек:
— Начальство, брат Кузьмич, так просто о здоровье не спросит. Готовься к прощальному ужину. Как пить дать — сокращение.
Мозговитов деловито защелкал костяшками счетов. Побиенко возмущенно запротестовал:
— Позвольте, позвольте, Автоном Карпыч. Как же так?
— А так, — отрезал Мозговитов. — Сокращение на пять процентов. Я вот тут подсчитал: вы — как раз пять процентов.
Побиенко уронил очки и, охая, полез за ними под стол.