Кузнечик сын кузнеца (рассказы)
Шрифт:
– 7-
Евстафий поднимается по лестнице, будто возносится на пьедестал, который, возможно, кем-то занят, но герою вчерашнего дня придётся потесниться, если не сказать большего: исчезнуть, потому что идёт наверх юноша, в кармане которого лежит кругленькая сумма. К банковскому счёту прилагается лицо, всё совпадает: возьмите билет и проходите, в поезде счастья вам забронировали место у окна. Лавровый венок уже повешен на гвоздь и ждёт шею новоявленного героя. Сейчас брызнет шампанское, и музыканты рванут туш. Аплодисменты, аплодисменты, аплодисменты.
От звонка в дверь Евстафий очнулся. Погружение в светлое будущее закончилось, на поверхности знакомый до боли обтрёпанный
– Ну, здравствуй, Евстафий. – У бабушки Любы в глазах хитринка. – Заходи…
– Да… мне… собственно… домой… - Евстафий в замешательстве. Кажется, звонил к себе, а открыла дверь бабушка Люба. – Я…
– Ты сено купил? Вижу. Молодец. Донеси до моей комнаты и…- бабушка хитро улыбнулась. – Поговорим…
У бабушки в комнате беспорядок, место старых вещей заняли более старые– вещи, словно музейные экспонаты, они напоминают другую эпоху. У Евстафия поначалу разбегаются глаза. Сфокусировать картинку получается лишь со второй попытки. От попадания в цель появляется душевное беспокойство. До Евстафия доходит; перед ним на столе возвышается треуголка. Как будто парусный корабль наглотался попутного ветерка.
– Это? – спрашивает Евстафий.
– Да, это… - вторит бабушка Люба. – Его… его…
– На… поле… он… а?
– Он… самый… поджигатель Москвы. Я специально его вызвала. Потому что у него есть опыт выкуривания вселенцев-чужаков. Красная… Москва… горит… у-у-у… - у бабушки Любы страшный вид, глаза на грани катастрофы. – Клади сено и уходи…
Евстафий пятится к спасительному выходу.
– Стой, назад! – останавливает его бабушка Люба. – Не смей давать ни кому взаймы!
– Как?! – удивляется Евстафий.
– Вот так! – бабушка Люба показывает кукиш. – Убирайся отсюда, охламон!
Евстафий тихо входит к себе. Мама не слышит. Она стоит у окна и смотрит в прошлое: уходящий день такой же бесцветный, как и вчерашний, а позавчерашний запомнился лишь тяжестью в сердце и беспросветностью. Если сосчитать её минуты счастья, их хватит на песочные часы, в которых не бывает золотой середины, а только край – предельная линия. Дальше конец.
Евстафий подходит и берёт мамину руку.
– А сынок. Ты вернулся…
Звучит словно приговор. Тихий голос. И не разобрать: оправдательный он или обвинительный…
«Я хочу, чтобы ты была счастлива», - Евстафий молчит и думает.
Хлопает дверь и на пороге в образе закадычного друга семьи явился (не запылился) дядя Вася.
– Ну, друзья, вы даёте! Евстафий, молодец! Такой куш сорвал. – Дядя Вася тараторит без остановки. – Мне баба Люба говорит, а я не верю. Как такое может быть?! Она говорит, а я…
– Евстафий… - мама в недоумении хлопает глазами. – Что случилось?
– Я выиграл пятьсот тыщ. – Евстафий делает паузу и смотрит на маму, надеясь, что она хотя бы улыбнётся. – Вот здесь деньги… - он хлопает рукой по карману.
Видно, что дядя Вася не доверяет. А мама смотрит, как обычно, с надеждой.
– А ты пришёл в займы просить? – Евстафий переводит взгляд на соседа.
– Я это… да… хотел, но… ведь мы почти… нет ни так… - Дядя Вася спотыкаясь, подбирает слова.
– Мне немного надо: тысяч пятьдесят. Я обязательно отдам.
– Иди отсюда! – приказывает Евстафий.
– Как?! – дядя Вася раздавлен, как лежалое яблоко.
– Уходи! Ни копейки не дам…
– 8-
На часах без малого двенадцать. Время для крепкого сна или, например, для секретного сговора наступило. Евстафий в комнате у Веры в окружении неизвестных ему подростков. Тишину накрывает полумрак, язычок лампы плюётся мутным светом, почти
– Садитесь, - говорит вошедший.
– Алексей, это Евстафий. – Вера и молодой человек делают шаг в сторону Евстафия. – Я тебе говорила. Помнишь?
– Алексей… - руководитель революционного кружка протягивает руку.
– Евстафий…
– Как? – в голосе Алексея звучит ирония.
– Евстафий!
– Ну, нет. Я буду звать тебя Остапом. Коротко и ясно.
Алексей открывает собрание. У каждого присутствующего свой отчёт о проделанной работе: один подпалил машину, вызвав гнев законопослушного населения, другой расколотил витрину, разбросав на месте агитационные листовки, третий просто избил такого же подростка, назвав последнего «чуркой». Скоро очередь дойдёт до Евстафия.
«Дать себе отчёт, сейчас, пока не поздно – в чём смысл твоей жизни, Евстафий? Равенство и справедливость добиваться любым способом. Любым».
Евстафий слышит своё имя. Поднимается, не чувствуя высоты, словно по-прежнему стоит на коленях.
– Вера, - говорит Алексей. – Проверишь его.
Евстафий чувствуя затылком Верин взгляд, приближается к машине. В пакете лежит бутылка с коктейлем Молотова.Попасть в цель не составит труда, главное не думать, за тебя думают другие. Белая «Ауди», как на ладони. Евстафий смотрит на номер.
«Эта ведь Дашина машина!»
Евстафий в недоумение оборачивается.
Вера нервно трясёт кулаком.
Евстафий нащупывает зажигалку…
РОДОСЛОВНОЕ ДЕРЕВО
Если сами мы холопы, то для нас не может быть героев.
В пятницу вечером, хотим мы этого или нет, но рабочий день, как ни крути, заканчивается на час раньше обычного. Поэтому у сотрудников «мозгового центра» генеалогического отдела, решение к уже имеющемуся (в кармане) часу, добавить ещё несколько часов совместного времяпровождения, являлось почти спонтанно. В этом «почти» не было ничего необычного, потому что такие вечеринки случались и раньше, а прийти в пятницу со своим,вошло в традицию. Правда, сослуживцы к этому вечеру отнеслись более чем настороженно, предав ему особый статус «званого». Всему виной была молодая сотрудница, которая здесьбез году неделя, а уже со своим взглядом: то молчаливым, то безразличным, то вызывающим. Что же касается традиционной пропискив коллектив, то Агриппина (так звали девушку) на тонкие намёки сослуживцев почему-то всегда высокопарно отнекивалась. Возможно, чтобы прописку и вечеринку совместить в одно долгоиграющее мероприятие (нельзя же ждать вечно) её официально и позвали. Подразумевая, что в расслабленной обстановке новенькая наконец-то расслабится и покажет себя во всей красе. Тем более Агриппина одевалась по последней моде, выбирая блестящиеи вызывающие зависть окружающих дам – Валерии и Эммы – наряды. Их столы находились так близко, что личный парфюм распространяемый ими смешивался, ограничивая сотрудников - Петра и Александра - в выборе нужных комплиментов.