Кузница души
Шрифт:
Если бы ее заботливый муж был дома, он бы заставил ее прекратить «вязание» и лечь в постель. Но и лежа в кровати, она обычно продолжала петь и через час снова поднималась.
У Розамун бывали и хорошие дни, периоды ясного сознания, когда она по крайней мере осознавала происходящее вокруг нее, если и не желала участвовать ни в чем. Она была дочерью богатого купца и всегда положилась на слуг, исполнявших любые ее приказания. Теперь же они не могли позволить себе нанять слуг, а Розамун была неспособна вести хозяйство сама. Иногда, если она чувствовала голод, то могла приготовить что–нибудь.
Когда она воображала, что занимается штопкой, то сидела в своем кресле с корзинкой, полной рваной одежды, на коленях и глядела в окно. Или набрасывала старый плащ на плечи и отправлялась «в гости», бродя по тенистым дорожкам между домов соседей, которые старались заранее заметить ее и не отвечать, когда Розамун звонила в дверь. За ней имелась привычка забывать, где она находится, и оставаться в чужих домах часами, пока ее сыновья не отыскивали ее и не вели домой.
Иногда она воскрешала в памяти жизнь со своим первым мужем, Грегором Ут–Матаром, повесой и негодяем, которым она наивно гордилась и кого все еще любила, несмотря на то, что он бросил ее много лет назад.
— Грегор был Соламнийским рыцарем, — говорила она, обращаясь к своим невидимым собеседникам. — И он так меня любил…. Он был самым красивым мужчиной в Палантасе, и все девушки с ума по нему сходили. Но он выбрал меня. Он дарил мне розы, и пел песни под моим окном, и мы катались вместе на его вороном коне… А сейчас он мертв. Я точно знаю. Он мертв, потому что иначе бы он вернулся ко мне. Знаете, он умер героем…
Грегор Ут–Матар действительно был объявлен мертвым. Никто не видел его и ничего о нем не слышал вот уже семь лет, и большинство людей было убеждено, что если он не умер, то заслуживал смерти. Его исчезновение не огорчило никого. Он мог быть Соламнийским рыцарем, но если и так, то его наверняка давно изгнали из ордена. Все знали, что он со своей молодой женой и маленькой дочкой покинул Палантас среди ночи и в большой спешке. Ходили слухи, что он совершил убийство и избежал виселицы только с помощью денег и быстрой лошади.
Он был необычайно хорош собой. Ум и обаяние делали его желанным посетителем любой таверны, как и его храбрость — в этом даже враги не могли ему отказать — а также готовность пить, играть и драться в любое время. Розамун не ошиблась по крайней мере в одном своем утверждении — женщины боготворили его.
Признанная красавица с каштановыми волосами, глазами цвета летней листвы и гладкой как шелк белой кожей, Розамун стала той, кому он отдал предпочтение. Он влюбился в нее со всей страстью его порывистой натуры, и продолжал любить ее дольше, чем можно было предположить. Но после того, как любовь угасла, для Грегора ее невозможно было зажечь вновь.
Они безбедно жили в Утехе. Грегор периодически отлучался в Соламнию, когда деньги кончались. Его знатные родичи, очевидно, платили ему, чтобы он держался от них подальше. Но однажды он вернулся с пустыми руками. Люди говорили, что семья Грегора наконец порвала с ним. Его кредиторы начали требовать возврата долгов, и он отправился на север в Оплот,
И в один прекрасный день Грегор ушел и больше не вернулся. Все решили, что он убит, убит либо мечом в грудь, либо, что более вероятно, ножом в спину.
Только один человек не верил в его смерть. Китиара только ждала подходящего времени, чтобы покинуть Утеху и отправиться на поиски отца.
Она как раз говорила об этом, когда пыталась, в своей обычной нетерпеливой манере, собрать своего младшего брата для долгой дороги в школу. Вся одежда Рейстлина — пара рубашек, штаны и штопаные–перештопаные чулки — была завязана в узелок, вместе с плотным зимним плащом.
— К весне меня здесь уже не будет, — говорила Кит. — Это место — дыра, для которой у меня просто нет подходящих слов.
Она выстроила своих братьев для тщательного осмотра.
— О чем ты только думаешь? Ты не можешь идти в школу так!
Схватив Рейстлина, она указала на его босые и грязные ноги:
— Ты должен носить башмаки.
— Летом?! — Карамон был потрясен.
— Мои башмаки уже малы мне, — сказал Рейстлин. Он немного подрос за эту весну. Теперь он был одного роста с Карамоном, хотя весил в два раза меньше и был в четыре раза меньше в обхвате.
— Возьми, наденешь эти. — Кит отыскала старые зимние башмаки Карамона и кинула их Рейстлину.
— Они будут мне жать, — запротестовал он, мрачно озирая обувь.
— Надень их, — приказала Кит. — Все остальные мальчики в школе носят обувь, разве нет? Только крестьяне ходят босиком. Так говорит мой отец.
Рейстлин не ответил. Он втиснул ступни в поношенные башмаки и послал сестре хмурый недовольный взгляд.
Кит взяла грязное полотенце, обмакнула его в ведро с водой и начала тереть Рейстлиновы уши и лицо так энергично, что тот не сомневался, что по меньшей мере половина его кожи оказалась содрана.
Вывернувшись из мертвой хватки сестры, Рейстлин заметил, что Розамун уронила клубок шерсти на пол. Он взглянул на мать.
Ее красота исчезла, как исчезает радуга, когда грозовые тучи скрывают солнце. Ее волосы потускнели и свалялись, а глаза блестели слишком ярко, как блестят глаза больных лихорадкой или сумасшедших. Ее бледная кожа имела сероватый оттенок. Она рассеянно уставилась на свои пустые руки, как будто не зная, что с ними делать. Карамон поднял клубок и протянул его ей.
— Вот, мама.
— Спасибо, дитя. — Ее отсутствующий взгляд скользнул по нему. — Грегор мертв, ты знаешь это, дитя?
— Да, мама, — сказал Карамон, даже не вслушиваясь в ее слова.
Розамун часто делала нелепые и неуместные замечания вроде этого. Ее дети привыкли к этому и большей частью пропускали их мимо ушей. Но в это утро Китиара накинулась на свою мать с внезапным гневом:
— Он не умер! Что ты вообще знаешь? Ты всегда была ему безразлична! Не говори больше таких вещей, ты, сумасшедшая старая ведьма!