Квадратное солнце
Шрифт:
Предчувствие Катрин не обмануло: ближе к полуночи во входную запертую дверь раздался стук, громким эхом прокатившийся по притихшему дому. Катрин наощупь нашла подсвечник, с помощью огнива запалила фитиль у свечи и побрела открывать. С засовами возилась долго, пальцы её совсем не слушались. Наконец скрипнула дверь и на пороге мать в неровном колеблющимся раздвоенными тенями свете увидела своих мальчиков – они стояли, держась за руки, и молча, снизу вверх смотрели на неё тёмными омутами мёртвых глаз…
Балья Хаузер совместно с другими рыцарями отряда разработал план очистки Грюн-Воротеля. В соседнем городе они посетили женский монастырь и, пользуясь охранными грамотами, подписанными самим Папой Римским, реквизировали там два десятка непорочных дев – монашек. Как рыцари объяснили настоятельнице: с целью богоугодного дела – крестного хода, должного прогнать чуму из соседнего города. Ни настоятельница,
Крестный ход должен был выманить Пастуха из его логова. Ещё бы! – столько свежей, невинной, сладкой, женской кровушки! Кровоточащие пятки монахинь обязательно привлекут внимание Его Кошмарства. Вампиры обладали чутким осязанием, которому могли позавидовать и волки.
Процессия вошла в город через западные ворота в разгар жаркого дня. Часы на башне ратуши показывали два часа. Покаянная толпа двигалась через весь город к центральной площади. Потревоженные нежданным вторжением в их город жители, полумёртвые от страха, наблюдали за крестным ходом из-за занавесок, не смея выйти на улицу. Дойдя до места назначения, монашки укрылись в соборе святого Власия. Не переставая возносить молитвы господу, они опустились перед алтарём храма на колени, а пришедшие с ними воины принялись за работу.
Под землёй, в заброшенных подземных ходах и штольнях, куда город ежедневно сбрасывал отходы и лил фекалии, заворочались разбуженные аппетитными ароматами упыри. В грязи и тесной темноте обитало всё время увеличивающееся племя человекоподобных пиявок. Чумной подпол города стал им домом; крысы и насекомые – переносчики болезни, домашними животными. Пастырь нечисти почувствовал приход христовых невест первым. Их чистая, непорочная кровь, её чудный дух поднял его с ложа – из ямы, запрятанный далеко и глубоко, так чтобы ни один случайный лучик света, ни один заблудившейся человечек его не нашёл. Дно ямы было выложено телами самых преданных, приближённых к Пастуху вампиров. Разум повелителя, насытившийся парами свободно бредущей по мостовым его охотничьих угодий дичи, передал гипнотический сигнал всей семье, и самый последний несмышлёный новообращённый кровопийца учуял сладкую истому и боль, замешанную на молоке и мёде. Так для них пахла кровь девственниц. Ничего более привлекательного, изысканного, для черных гурманов не существовало, поэтому так сильно они хотели вылакать всех монахинь до суха, а потом, обратив их в подобие тайного ужаса, наслаждаться извращённым чувством удовлетворения от этой осквернительной метаморфозы.
До заката оставалось ещё больше четырёх часов, а Пастух уже на ногах, он возбуждён и мучится жаждой. Людей он не боялся и большинство из них призирал за трусость, глупость, косность. В выборе пищи родоначальник племени привередлив – питается лишь детьми и молоденькими девушками. Но и для него кровь с привкусом запретной святости – деликатес. Распрямившись, попирая ступнями спины вампиров-апостолов, которых он лично причастил клыками, Пастух смотрит во тьму. Если бы его мог сейчас увидеть какой-нибудь человек, то лик главного упыря мог наверняка свести неосторожного зрителя с ума. Хозяин высок, широкоплеч; на толстой, оплетённой чёрными венами шее покоилась неправильной формы голова – клубень, покрытый красной шерстью. Каждый волосок живёт собственной жизнью и больше похож на личинку мотыля, впрочем, растут волосы неравномерно, умещаясь островками причудливой формы между сизыми проплешинами, покрывая голову
Пастух сканирует пространство – монашки имеют защиту. Два рыцаря крестоносца и несколько кнехтов. Угрозы такая охрана для семьи не представляет. Он ещё раз убеждается в человеческой глупости. Желание победить чуму массовыми хоровыми причитаниями в церкви вызывают желание расправиться сразу с ними со всеми и как можно быстрее. Некоторые из них удостоятся чести и прозреют, другие же, высосанные и выпотрошенные, станут пищей для крыс.
Пока Пастух ждал заката, отряд Гнев Бога укрывался в небольшом лесочке, на расстоянии четырёх миль от города, и тоже следил за передвижением жёлтого шарика солнца, катящегося с востока на запад, неуклонно приближающего наступление вечера. Крестоносцы спешились, отдали поводья коней оруженосцам, а сами томились перед битвой. Страх мучил, царапал скользкими куриными лапами благородные сердца, не давал ни спокойно стоять, ни сидеть, ни ходить. Хаузер запретил крестоносцам подбадривать себя вином, и рыцари гнали от себя ужас молитвой и благими размышлениями. Ветераны многих сражений, они волновались, как в первый раз. Привыкнуть к смертельной опасности, особенно если она рождена преисподней, невозможно. Колодец средневековой мистики, вырытый могильной лопатой, всегда полон скользкими гадами, испражняющихся в душу героев кошмарами, эгоизмом, ненавистью.
– Господин барон! – Жан Дюпуа возвысил голос, так чтобы его слышали все.
Хаузер поднял голову и, оторвавшись от созерцания пустой дороги, петляющей в сторону Грюн-Воротеля, вопросительно посмотрел на Дюпуа. Рыцарь не должен был так к нему при всех сейчас обращаться – «господин барон», Пауль в ситуации ожидания смертельной битвы мог рассчитывать на «брат».
– Чего мы здесь ждём? Стоит стемнеть и наши шансы выжить станут ничтожными.
– О чём вы говорите, наш долг выполнить приказ магистра.
– Стать кормом для короля кровососов?.. Нам предстоит встреча не просто с деревенским упырем, и драться с ним ночью – безумие.
– Наш единственный выход – войти в город перед самым закатом, чтобы он не успел нас учуять. Все знают план – так в чём же дело?
– На гибель нас ведёшь! – с исключительной злобой выкрикнул Дюпуа. – Город чумной, если нас не сожрут, так язва одолеет.
– Что вы предлагаете, Дюпуа? – Хаузер решил быть подчёркнуто вежлив, хотя в сердце его всё так и клокотало от гнева.
– Пока не поздно, галопом к собору, забираем церковную утварь, – а в храме есть, что взять, он славится на всю округу своим богатым убранством, – и убираемся отсюда.
– А как же монахини? Им далеко не уйти, не успеют. Вампиры их всех по дороге вырежут, – тихо, будто размышляя, сказал Пауль Хаузер.
– Да что они нам! Без жертв не обойтись. Так угодно богу.
– Мародёрство и убийство – это, что ли, твоя вера. – Пауль всё же не сдержался и перешёл на «ты». – Да, ты всегда любил только себя. При любом удобном случае грабил, наверное, и убивал. И это ты всё творил, прикрываясь одеждами ордена, собака! Мне говорили, что ты не брезгуешь грязными делами, да я верить не хотел.
Остальные крестоносцы стягивались в кольцо вокруг спорщиков. Суровые лица, горящие гневом глаза. Умирать за так никому не хотелось, но и позорно бежать, без должного оправдания, не позволял кодекс ордена. Насколько всё серьёзно многие из них поняли только оказавшись здесь, вблизи от рассадника чумы и проклятья. От Грюн-Воротеля вместе с приносимым ветром смрадом накатывали волны ледяного ужаса. Дюпуа выразил мысли, мучавшие добрую половину рыцарей. Они и сами были не без греха и часто пользовались положением – брали себе то, что приглянулось у простолюдинов по праву сильного и совесть их не мучила.