Квант удачи
Шрифт:
Серые колонны возносились к строгим сводам, их увивали каменные стебли и листья плюща с венчиками искусно выточенных лилий – оттеняя доктрину о долге напоминанием о жизни. Арки сходились в каменное небо, полное звёзд, а в проёмах высились сумрачные статуи мужчин и женщин в мешковатых древних скафандрах. Первые. Разведчики и освоители, пилоты дальних прыжков и вераторы первой навигаторской гильдии.
На арке каждого, словно медали и ордена, отпечатались символы достижений – но главным свершением стоящих в этом зале стали их имена. Здесь навеки застыли
Все статуи замерли в одной позе: склонив голову и прижав руку к груди, словно прося прощения у матери и отдавая ей память и скорбь. В центре на каменном полу голубела и зеленела большая мозаика Земли, а на плитах вокруг неё широким кругом чернела надпись: «За бесконечностью – я». Последняя буква находилась перед алтарным возвышением, а на возвышении стоял мальчик.
Семи лет, в маленьком мешковатом скафандре старинного покроя, сшитом вручную специально для этого дня, взволнованный и внимательный. Перед ним, преклонив колено и склонив голову, возвышался мужчина-гора в адаптивной броне. Рядом стояла самая красивая женщина в галактике, Елена Илиад. А по краям зала, в отдалении, теряясь в тени, замерли одиннадцать вераторов, представители каждой династии… кроме одной.
– И последнее, сын, – сказал Оберон спокойно и негромко. – Что бы с тобой ни случилось в жизни, кем бы ты ни стал, куда бы ни занесла тебя судьба, помни: ты должен защищать наследие Древних. Помни: нет ничего важнее глаза сайн.
Он говорил это тихо, чтобы услышали только трое. Мальчик едва заметно посмотрел на маму, проверяя её согласие с отцом – и ему показалось, что она не вполне согласна.
– Но лорд-хранитель, – спросил он, сомневаясь. – Наши предки отдали всё, чтобы спасти людей от истребления. Это первая и последняя цель Ривендалей и всех Хранителей. Неужели этот глаз… важнее людей?
Глаза Елены блеснули одобрением.
– И нет, и да, – проронил Оберон, в его голосе был сумрак сомнения. – Нет, потому что мы не знаем, а можем лишь чувствовать и догадываться. Да, потому что мы чувствуем и верим.
– Во что?
– В добрую волю создателей глаза. Их дары вели и защищали нас после гибели Земли, хотя они сами давным-давно мертвы. Каждый носитель глаза уверен, что сайны благи, я носил его много лет и чувствую это в глубинах моего сердца.
– Но ты не знаешь, – сказала Елена, опустив глаза.
– Не знаю, – согласился отец. – Я думаю, что человечество – часть наследия сайн. Что наши пути как-то связаны, и они оставили нам дар, чтобы действовать вместе.
– Жаль, что они не оставили послание, – Елена качнула точёной головой. – Это сделало бы нашу жизнь куда проще.
Мальчик знал, что она говорит не о далёком прошлом, а о событиях нынешних: напряжении между Обероном и её родной семьёй. И о цедарах.
– Если мы правы, – не ответив жене, продолжал лорд-хранитель, – То спасти глаз и означает спасти людей.
Он смотрел на сына испытующим, пронизывающим взглядом.
– Но мы можем ошибаться. Возможно, глаз сайн не является даром и никак не связан с судьбой людей. Или медузы – хитроумные чудовища, их глаз заставляет носителей чувствовать преданность. А может,
– Но хочется же узнать точно! – воскликнул сын.
– Жизнь не всегда даёт нам чёткие ответы. Она не всегда понятна и проста.
– Как же я догадаюсь, как правильно?!
– Чем дольше ты будешь носить глаз, тем глубже поймёшь эту правоту.
– Совсем как ты?
Человек-гора трудно вздохнул, и от мощи его дыхания мальчика едва не пошатнуло. А затем он сказал пугающую правду:
– Сын. Ты знаешь, как я люблю нашу планету и наших людей. Как сильно предан тебе и маме, я готов защищать вас до последнего вздоха. Для меня не стоит вопроса выбора между мной и другими, ради людей я отдам всё. Такова клятва Хранителя, таков мой долг. Мне не страшно это сделать. Но если выбор встанет между Ольхаймом и даром сайн, я выберу сайн. Если выбор будет между моей женой и глазом, я выберу глаз. И если мне придётся выбирать между тобой, Одиссей, и глазом… Я не знаю. Я буду должен сделать выбор.
Мальчик стоял с открытым ртом, Елена молчала и смотрела на статуи Первых.
– Поэтому всю свою жизнь я стараюсь делать так, чтобы передо мной не встал такой выбор. И сейчас, когда время выбирать пришло, я раньше времени отказался от наследия сайн и отдал его тебе.
Маленький Одиссей выдохнул с невероятным облегчением.
– Значит, теперь ты выберешь нас с мамой? – едва слышно спросил он.
– Да, – кивнул Оберон. – Потому что теперь этот дар – твоя ноша. И когда судьба приведёт тебя к моменту выбора, тебе одному придётся решать, как поступить. Что сохранить: людей или сайн, глаз или Ольхайм, глаз или тех, кого ты любишь.
Глаза Елены гневно сверкнули, она не смогла сдержаться и положила руку сыну на плечо, коснулась его волос. Но ничего не сказала. Она ещё скажет сыну, что думает – потом, без церемоний, наедине.
– Не знаю, какой тебе предстоит выбор, – кивнул лорд-хранитель. – Но определить твоё наследие сможешь только ты сам, Одиссей. Поэтому сегодня ты должен дать ту же клятву и то же обещание, что давал каждый из нас.
– Какую, лорд-папочка? – волнуясь, спросил мальчик, перепутав слова.
– Ты клянёшься отдать все силы, всю волю и всю свою жизнь ради человечества? – громко спросил Оберон, и его голос заметался в каменных сводах. А когда эхо стихло, он добавил тихо-тихо. – Ты обещаешь превыше всего хранить дар сайн и использовать его на благо всех живых?
– Клянусь! – с восторгом крикнул мальчик, его глаза сияли, а эхо счастливо запрыгало по ступеням. И тихо добавил, с любовью и благодарностью глядя на отца, – Обещаю.
– Тогда я провозглашаю тебя нашим наследником, Одиссей Илиад Ривендаль.
Золотое сияние королевского контура сошло с могучих рук на фигурку сына, окутало и впиталось в него. Мальчик вскинул руки и торжествующе закричал, заиграла музыка, солнечный свет вокруг стал ярче, а вераторы приблизились, чтобы поздравить, пока счастливые мать и отец обнимали наследника.