Квантовые беглецы
Шрифт:
– Ты себя слышишь?
– Где энергия? Откуда кселонцы качали энергию?
– Ищи, – улыбнулась Ноннель и постояв с полминуты глядя в самое нутро захватчика, повернулась, чтобы вернуться в наполненный трясущимися от страха нормалями нижний город.
– Не найду, уничтожу все, – кинул вслед хранительницы знаний Гордон.
– Не сможешь.
– Ты уверенна, что моей власти не хватит сломить тебя? Возраст уже надломил. Мне осталось только завершить его дело.
– Боюсь, что мы с тобой оба надломлены до предела и ни одному из нас не устоять в борьбе.
– Меня есть, кому поддержать.
Бравировать перед заклятым врагом поддержкой дочери и зятя было не столько наивно, сколько небезопасно для последних. Ноннель пришлось смолчать. Не ускоряя шаг, пожилая женщина направилась к черте нижнего города, вырисовывавшейся на горизонте обветшалыми крышами одноэтажных зданий. Каждый раз возвращаясь домой, она чувствовала себя счастливой и в тоже время встревоженной: она не знала, когда его покинет навеки.
Глава 3
В крыло собственного дома, выделенное под секретариат, глава Сенатской Двадцатки вошел не в духе. Помощники, в функции которых вменялось большей частью быть услужливыми, чем полезными поспешили убраться в сторону, освободив коридор для седовласого правителя. На ходу он кинул замешкавшемуся помощнику писаря, чтобы тот немедленно последовал за ним в зал для совещаний.
Расположившись в кресле, Гордон принялся диктовать текст нового указа.
– Запретить нормалям использование латыни. Общение на старокселонском должно быть сведено до минимума. То есть исключительно на территории дома. В общественных местах допустимо разговаривать только на новокселонском. С целью устранения угрозы государственного переворота обыскать дома нижнего города и изъять любые письменные носители знаний, будь то даже дневник. На любом языке. Произвести обыски в два этапа, между ними оставляя интервал в неделю. Дома нормалей, не владеющих новокселонским наречием помечать красной краской. Нормали, не прошедшие экзамен на знание государственного наречия обязаны выплатить штраф в размере квартального дохода и пройти обучение новокселонскому наречию.
– Верховный, разрешите уточнить? – подал голос помощник писаря.
– Слушаю.
– Нормали не образованны. Последние поколения, по крайней мере. Они же не знают букв, – засмеялся начинающий писарь.
– Старых практически не осталось. И неважно, сколько среди них носителей хоть каких-то знаний. Остальные будут на слух учить. Буквы им знать нет необходимости. Задачи нормалей обслуживать верхний город. В указе допиши, что Сенатская двадцатка делает одолжение нормалям в изучении новокселонского наречия, тем самым ставя их на одну ступень с гражданами верхнего города. Пускай обольщаются. Записал? Свободен.
Оставшись наедине с собственными мыслями, Гордон призвал образ Ноннель. Грациозность шлейфом следовала за ней, минуя годы. Даже пожилой она бы украсила его Сенатские палаты. Знания Кселона придавали Ноннель не только ценность, но и привлекательность. В глазах кселонки играла тайна, удерживаемая внутри мудростью и памятью. Гордон не имел представления, как извлечь из головы упрямой обособленки механизм добычи энергии. Верхний город истощал запасы электричества, собранного в хранилище. Ноннель была права: все, что могли, главенства выкачали из Кселона, но
Глава 4
Пряди пшеничного цвета падали на обветшалый от времени дощатый пол. Голубоглазая девушка стояла перед зеркалом, гладь которого покрылась черными пятнами, и безжалостно уничтожала длинные волосы. За этим занятием её и застала бабушка, вернувшаяся из леса, куда частенько отправлялась набраться природной энергии.
– Зачем? – голос Ноннель будто охрип от увиденного.
– Так уж лучше будет, чем редко мыть длиннющие волосы и выглядеть каждый день, как грязнуля или скручивать их в гулю, пряча под шапку, пропитанную запахом грязи.
– Бунтуешь.
– Ищу хоть какой-то выход из убожества, в котором живем. Я не могу понять, почему многочисленное количество людей терпит бредовые законы кучки захватчиков.
– Этель, на их стороне армия Геопланта.
– Почему Кселон не имел воинов, чтобы защититься?
– Наши законы гуманизма и морали не предполагают убийств и насилия. Любой воин должен пройти тренировки, применяя жестокость. Такие деструктивные чувства наносят урон включенной в пространство энергии. Кселон её накапливал, а не растрачивал.
– И что имеем?
Ноннель запнулась: она не имела чем парировать логичный выпад внучки.
– Что дальше будет с нами? – не унималась двадцатичетырехлетняя девушка, утратившая веру в возвращение прежнего социального уровня государства.
– Не буду врать – не знаю. Но одно могу сказать, что веру не стоит задавливать, – посоветовала седовласая женщина.
– Вот именно – никому ничего неизвестно о нашем будущем. Нашем. Не каком-то абстрактном. Бабушка, ты имела возможность жить не просто в комфорте, которого нас лишили пришлые, ты училась и развивалась. А что имеют сейчас кселонцы? Что?
Лицо Этель раскраснелось и на фоне светлых волос выглядело ярким пятном.
– Учиться, моя дорогая, человек имеет право вне зависимости от обстоятельств.
– Да уж, особенно в нынешних условиях, когда уничтожены учебные заведения, а какая-либо литература доступна только главенствам. Причем наша литература, ученые труды кселонцев были изъяты в их библиотеку.
Ноннель отошла к окну, глуша в себе яростное сожаление, что посвятила внучку в детали исторического события, произошедшего задолго до рождения Этель.
– Ну что ты молчишь?
– Этель, любая истерика всего лишь сотрясает и без того неспокойное пространство. Разряды негатива, исходящие из тебя, производят волновые искажения и отражаемые энергией всеобщего жизнеобеспечения возвращаются тебе.
– Уверенна, что частички любого энергетического выплеска застревают среди частиц всеобщей энергии.
– И? К чему это приводит? – Ноннель не хотела видеть внучку с зажимами раздражения на красивом лице.
– Всеобщая энергия пространства дополняется новыми частицами и меняется, – протараторила Этель, словно отвечала на контрольные вопросы учителя.