Квартира №6

Жилось Федору как всем тяжело, но он думал, что ему всех тяжелее. Тяжелее, чем соседке-пенсионерке, больной артритом, чем матери-одиночке на пятом этаже, и даже тяжелее, чем одноногому нищему у метро. Думал так Федор, думал, затосковал и запил. А в России дурным тоном считается не тосковать, надо поддерживать национально-специфический

портрет русского гражданина. Вот Федор и поддерживал во всю широту своей печени и души.

Иногда тоска настолько была сильна, что он прятался от нее в облюбованную алкогольную страну счастья на целые недели. Тосковал так, что потом не мог вспомнить, кто он такой. А у Федора ведь была семья: жена всетерпимая, дети в страхе. Маленькие еще были, думали, что папа оборотень, выпьет особой жидкости и не помнит себя. Впрочем, весьма точное определение.

К тому же, был Федор алкоголик не простой, а, так сказать, наследственный. У них по отцовской линии целая династия этих алкоголиков была, так что они свое дело знали. Только семье Федора от этого было ничуть не легче.

Был у Федора ко всему прочему друг ВДВ-шник. Каждый год отмечали день ВДВ вместе, а тут на тебе – как раз накануне друг взял и умер. А Федор уже и водочки закупил, и пиво, чтоб запивать, и леща закусывать, и даже розовое игристое у жены из-под кровати выудил, чтоб повеселее было. А тут такое.

Загоревал Федор бурно, слезу в кулак пускал, беленькой запивал, пивом занюхивал, глядь – а ее только три капли на донышке и осталось. Откупорил тогда он игристое, пивом залил и выпил. И полезли ему в голову всякие мысли, как будто даже не он сам их думает, а они себя самостоятельно. «Почему так тихо в доме?», думает. «Где Настя, дети? Не хочет она, что ли, чтобы отец детей воспитывал?»

Дальше хуже: «А вдруг у нее любовник? А вдруг это тот хрыч из соседнего

дома, что с ней здоровается всегда… А где тогда дети? Или, может, они в саду? Хотя какой сегодня день… август… какой сад… А, может, они ловушку мне утроили и ждут, когда я…» – Федор не успел додумать мысль, кровь его сорокоградусная вскипела, и пошел он неверных искать. Только не дошел. Сделал пару шагов неровных, стало ему дурно, душно, потолок кривенько покатился влево и вниз… и повалился Федор назад, видимо, под гнетом тоски.

И вот лежит он звездой на ковре советском, красном – а вроде как и не лежит. Вроде заходит он в заведение – то ли кафе, то ли дом молодежи. Встречают его ласково, будто ждали.

– Федор Семеныч, – говорит официант, – мы вас уже давно дожидаемся! Проходите, пожалуйста. Сейчас Ваш заказ принесут.

Провожают его к столику, сажают, на шею салфеточку белоснежную повязывают. «Что за чудеса!», только и думает он.

Официант ушел, и стал Федор оглядываться – а за другими столиками творились дикие вещи. Два мужика в тельняшках хлебали шампанское ложками и закусывали китайской лапшой. Дядя в очках и галстуке беседовал с форелью в тарелке о реформе образования. Тучная дама за столиком у окна макала сосиски в компот. За окном пролетел автобус с орлиными крыльями. Хихикающие восьмиклашки пили чай со вкусом свитера с оленем, «вечно теплый» как говорилось в меню.

Федор перевел взгляд на стойку бара. Там черно-белый телевизор показывал новости про лавину в Лондоне. В заведении была еще и сцена. Там проходил чемпионат России по пианино, и четыре голые дамы бешено били руками рояль. Сбоку музыканты ели суши смычками и пили по очереди сельдереевый сок из трубы. «Ну что за диво!», думал Федор.

Конец ознакомительного фрагмента.