Квартирник
Шрифт:
Я смирился с самовольным поступком машины и стал плавно крутить «баранку», опасаясь слететь с проторенного грузовиком пути. Доезжая до склона очередного холма, я останавливал машину, бежал вперед и осторожно выглядывал, потом возвращался и ехал до очередной возвышенности, уверенный на сто процентов, что противник не оставлял ни арьергард, ни заслон на своем пути. Так мы ехали пять километров, наконец, на очередной холме я самоуверенно шагнул на вперед, чтобы тут же, в панике, рухнуть в холодный снег — в трехстах метрах от меня, сразу за холмом. Стояло небольшое здание, окруженное какими-то сооружениями и покосившимся забором. Радом с забором гуськом замерли три автомобиля, а на крыльце чернела фигура в фуфайке. Я осторожно приподнял голосу. Машины у дома тарахтели, их никто не глушил. Наверное, тракторный звук движка «москвича» заглушил тарахтение
Глава 21
Глава двадцать первая. Таящий от дыхания снег.
Плохой.
Я лежал, широко раскинув ноги и позорно взвизгивал, не в силах терпеть то, что со мной делали. Голая Инна, хихикая, возилась где-то, ниже моего пояса, царапая коготками, периодически покусывая, шумно дыша на мой вздыбленный член и касаясь затвердевшими сосками. Я мог видеть только взлохмаченные волосы ее головы и смуглые плечи. Когда было особенно остро, я содрогался всем телом и за моей головой лязгал металл — проказница предложила пристегнуть меня за спинку кровати. В коридоре противно затрещал телефонный аппарат, и мы замерли. Телефон, отрегулированный на самый минимальный уровень звука, продолжал трещать — похоже абонемент на том конце провода был на сто процентов уверен, что трубку возьмут. Инна попыталась продолжить свое занятие, но дребезжание аппарата мешало и ей и мне. Девушка разочарованно застонала, и многообещающе мурлыкнув мне. «Никуда не уходи», скользнула в коридор. Лязгнул пластик поднимаемой с рычагов трубки, сексуальный голос, с волнующей хрипотцой пропел «я слушаю», потом голос мгновенно стал сух, как вобла. «Да, это я. Да, могу». Скрипнула, прикрываемая дверь, и голос Инны стал неразборчив.
Я улегся поудобнее, порадовался напряжению молодого детородного органа, представив, как влажные губы моей вернувшейся подружки, нежно обхватят его, и даже вздрогнул, от предвкушения.
Жизнь моя за два последних месяца круто поменялась. Когда под угрозами красивой шантажистки, которую теперь я деру, как и когда хочу, взял со стола у пребывающего в пьяном коматозе Близнюка два дела оперативной проверки, а потом, утром, перед появлением комиссии областного УВД, вернул их в обысканный на десять раз кабинет, Инна согласилась, что я справился с ее заданием. Позже я закрепил свой успех тем, что поклялся старшему оперу, что лично видел, как Громов выходил из нашего кабинета с какими-то бумагами, как раз перед обнаружением пропажи. В результате Близнюк получил строгий выговор и предложение искать себе место, после чего он либо бухал, либо отсутствовал. Громов, в невиновность которого, с моей подачи, никто не поверил, смотрел на всех волком и крутился в одиночку, а я был предоставлен самому себе. Я не знаю, как и с кем общалась Инна, но не сложные задания сыпались на меня почти каждый день. Я ездил в другие отделы, где, поднеся в качестве подарка что-то горячительное, получал оперативную информацию, слушал, широко развесив уши, разговоры в оперских кабинетах нашего РОВД, пару раз поменял пакеты с изъятыми наркотиками перед отправкой их на экспертизу на точно такие же, но с другой начинкой. И каждое выполненное задание щедро и немедленно оплачивалось. Не знаю, сколько получала Инна, но мне моей доли хватало. Меня знали в широких кругах, и уже, для получения нужного, я мог приехать и без бутылки — офицеры знали, что я классный парень и привезу презент в следующий раз. Я приоделся, получил табельное оружие и почувствовал себя инспектором Франсуа, молодым, красивым, дерзким детективом из французского фильма «Откройте, полиция», что со своим пожилым напарником
Из мечты меня вырвал грубый удар в пах, я попытался инстинктивно зажаться, но мешали наручники и жесткие бедра Инны, усевшейся на меня и чуть не сломавшей моего торчащего друга.
— Ты что делаешь? — я пытался проморгаться от заливших глаза слез, но когда мне это удалось я понял, что этого было лучше не делать.
Моя, пять минут тому назад, нежная и ласковая девочка, сжимала мои ребра жесткими бедрами, а между моими глазами и ее искаженным от ярости лицом поблескивали острые ножницы.
— Ты что творишь, сученок! — Инна даже говорить нормально не могла, ее голос срывался от бешенства: — Да ты знаешь, перед кем ты меня подставил?! Если меня порвут за такую подставу, как грелку, я сначала тебя кастрирую, мой сладенький!
Я, скрюченный от спазма в паху, в мгновенно пересохшим горлом, не мог ей ничего ответить, только сипел сто-то невнятное и пучил глазами на кончик лезвия, висящего в нескольких сантиметров от моего левого зрачка.
— Ты знаешь, что мне сказали? Пацаны все утро промерзли на трассе, и никто не приехал. Ты знаешь, что за такой прогон бывает? Или ты думаешь, что ты мент, тебя не тронут? Да мне по хрену кто ты! Я тебе письку твою отгрызу и тебе вручу и живи, как хочешь…
Я почувствовал, что мой «дружок», который горел огнем и казался сломанным, стал сам собой съеживаться, пытаясь куда-то спрятаться от неистовой девки.
— Да я то тут при чем?! — справившись с пересохшим горлом, заорал я, стараясь одновременно, поглубже втиснуться в подушку, чтобы быть от ножниц подальше: — может они раньше проехали, может передумали. Я что услышал, то тебе и передал. Отстегни меня, я попробую узнать, в чем дело.
— Лежи уж, узнавальщик — Инна легонько толкнула меня ладошкой в бок и соскальзывая с меня (она была очень отходчивая): — Без тебя узнают, есть там человечек под этими комсомольцами. Ждем пока.
— Все равно, отстегни меня — я задергался в объятиях стальных браслетов.
— Хрен тебе. Полежи, мы с тобой еще пошалим.
— Инна, у меня что-то настроение упало, и не только оно. Ты мне больно заехала.
— Ну и ладно, сам отказываешься, а я хотела… — Инна показала мне язык и нырнула под кровать, отклячив вверх аккуратную попку в форме сердечка.
В это время опять затрещал телефон, Инна дернулась, ударилась головой о кровать, и шипя ругательства, вновь побежала в коридор.
— Отстегни меня — взмолился я, но в ответ услышал безжалостное «Подождешь, звонок важнее». Все-таки проститутка у инспектора Франсуа была поласковее, а с Инной я чувствую себя дрессировщиком Вальтером Запашным в клетке с тигрицей во время течки.
Вновь хлопнула дверь, и Инна стала возиться с наручниками, елозя мне по лицу небольшими грудками с темными сосками, бормоча при этом:
— Человечек сказал, что барыги собирались выезжать, но приперся мент, с погонами младшего лейтенанта, и их завернул… Кстати, ты же тоже младший лейтенант? Это не…
— Ты что говоришь…Инна, я же с тобой все утро был?! — от абсурдности несправедливого обвинения я почувствовал, как мое хозяйство опять куда то съеживается.
— Да я пошутила! — задорно захихикала девушка, продолжая неумело тыкать ключиком в наручники: — Зассал, ну признайся, зассал!
Мои руки наконец были освобождены, и я соскользнув со ставшей враз неуютной кровати, молча стал одеваться — почему-то я перестал чувствовать себя комфортно в обнаженном виде.
Павел Громов.
Я на четвереньках прополз вдоль стены дома, и затаился за углом, в метре от крыльца, на котором разговаривали двое. Недалеко от входа в дом, потеряв свою солидность, в когда-то модном драповом пальто, превратившимся в рваную тряпку, лежал лицом вниз хозяин жизни господин или товарищ Привалов, пуская кровавые пузыри из разбитого носа. Руки комсомольского босса были стянуты за спиной обычной конопляной веревкой, на правой ноге отсутствовала импортная остроносая туфля.