Квест в стране грёз
Шрифт:
— Итак, дзю-дзюцу против славянских ратоборств! Бой начинается! — провозгласил конферансье, едва не лопнув от напыщенного пафоса.
В заявке я обозначил себя как бойца джиу-джитсу. Может, дзю-дзюцу звучит и более правильно с точки зрения современных принципов транскрипции, но трудно произносимо в рамках фонетики русского языка. Мне лично больше нравится джиу-джитсу, тем более, что история этого термина в России насчитывает уже больше века.
Впрочем, я не слишком радел обо всех этих терминах, поскольку к настоящему традиционному джиу-джитсу не имел ни малейшего отношения. Моя «фамильная»
Правда, я не был уверен, что даже здесь, где собрались, вроде бы, специалисты в сфере боевых искусств, хоть кто-нибудь смог бы идентифицировать некоторые мои действия как самостоятельные техники.
Прозвучал сигнал, резкий и неприятный, как диссонирующий аккорд взбесившихся фанфар.
Я поднял меч и чуть выдвинул вперед левую ногу, формируя максимально подвижную верхнюю стойку. Из угла я решил не выходить: все-таки он сужал возможности моего противника в нападении.
Размахивая мечом, — зачем же так глупо тратить силы? — он двинулся ко мне танцующей походкой.
Я проверил свою отцентрованность: все суставные замки сняты, руки и ноги чуть согнуты, грудь немного вобрана, плечи самую малость ссутулены. Мысленно я провел вокруг себя полусферу, каждую точку которой в любой момент мог коснуться кончик моего меча — это дистанция прямого боя.
Граница следующей полусферы располагалась метра на полтора дальше от центра. Это то, что я могу достать простейшим одночастным перемещением — шагом или прыжком. Основная тактическая борьба между опытными фехтовальщиками происходит как раз на границе соприкосновения их больших, вторых, сфер.
Как учили меня в курсе боевой психотехники, я попытался раздвинуть поверхность своих телесных ощущений
Это состояние сознания, далекое от обычного. Здесь, как нам объясняли, к левому полушарию мозга, ответственному за рациональное мышление, подключается правое, ведающее формированием образов, в том числе и воображаемых.
Все это в целом переводит мыслительную деятельность в интуитивно-чувственное русло.
Теперь я мог бы и не смотреть на своего противника — я и так представлял, где в данный момент времени он находится, и даже — где он будет находиться в следующий.
Эта способность называется непонятным научным термином «перцепция». В той или иной степени этим качеством владеют все спортсмены более-менее высокого уровня, боевых или, скажем, игровых видов спорта. В Советском Союзе существовало целое научное направление, развивающее методы перцепционной подготовки. Но сейчас, кажется, те наработки уже никому не нужны. Кроме, конечно, коллектива спецов, создавших и культивирующих в нашей организации разветвленную и многоцелевую систему рукопашного боя.
Мой противник с каждым мигом все ближе подбирался к моей внешней полусфере. При этом амплитуда его движений мечом возрастала, а скорость — увеличивалась.
Не
Впрочем, всякого рода славянские ратоборства новой волны и создаются ведь не бойцами-практиками, хотя бы спортивной направленности, а энтузиастами-любителями, с излишним увлечением воспринимающими свои абстрактные идеи. А настоящие оригинальные школы, которые, хоть и редко, но все же встречаются на бескрайних просторах отечества, как правило, не очень-то вписываются в эту мутноватую новую волну.
Меч парня едва не задел мою внешнюю сферу. Чтобы этого не произошло, я чуть сместился — назад и вправо.
Нападающий этого, похоже, не заметил или, вернее, не придал значения столь мелкому передвижению.
Но на самом деле он шел теперь не прямо на центр моей сферы, а немного в сторону. Ее внешнюю оболочку он пересек по касательной.
Из глубины моего сознания выплеснулся ясный и недвусмысленный импульс: пора!
Все суставы моего тела были абсолютно свободны. Я мог бы сейчас сделать любое движение, нанести удар в любую точку окружающего пространства или отразить атаку с любого направления.
В практике многих школ боевых искусств такое состояние тела называется шарнирностью. Достигается оно серьезным специализированным тренингом с обязательным применением особых психотехник.
Я находился сейчас именно в таком состоянии, а мой противник зачем-то закрепостил себя нелепой акробатикой.
Не пристало так обращаться с оружием, пусть даже и таким условным.
У него не было ни единого шанса избежать моей атаки. А чтобы защититься от нее, он должен был бы последние два-три года совсем по-другому строить свой тренировочный процесс.
Мощный импульс, родившийся в глубине моей психики, автоматически трансформировался в физическое действие.
Моя верхняя стойка мгновенно, как у жидкого терминатора, перелилась в глубокую переднюю — фактически положение длинного шага со значительным понижением центра тяжести.
Парень вскрикнул.
Колющий удар, достигший левой части его грудной клетки, был, должно быть, весьма чувствительным. Меч изогнулся, но выдержал перегрузку.
Движение противника сбилось от мгновенного болевого шока. В результате его же собственный меч зацепил его за бедро. Парень споткнулся и едва устоял на ногах, но оружие все же вылетело у него из рук, со звоном упало на пол и проскользило по покрытию к самому краю арены.
Я уже стоял себе в сторонке, недвижим и бесчувственен, как истинный самурай.
С начала боя прошло не более пятнадцати секунд.
Почти минуту потребовалось судьям, чтобы обменяться впечатлениями и вынести вердикт.
— Чистая победа, — удивленно протянул конферансье в свой фонящий микрофон.
Публика недоуменно роптала, и ее можно было понять: зрелищного действа ей не показали.
Но смерть — я-то уж знаю — никогда не приходит в ярких красках под звуки литавр и гром барабанов. Смерть — вещь обыденная. Ей совершенно наплевать на чьи-то торжественные ожидания.