Квиллифер
Шрифт:
Мы пошли по единственной тропе внутрь острова. Она шла через луг, заросший соленой травой, изредка нам попадались кучи серого камня, а впереди я заметил рябины и клены, посаженные для защиты от ветра; клены уже стали пурпурными – наступила ранняя осень, – а зеленые листья рябин скоро будут полыхать золотом.
Мы прошли мимо деревьев и увидели поляну с небольшим загородным домом из красного кирпича, вероятно, летом здесь жили родственники сэра Стенли. Надворные постройки из коричневого кирпича и пустые загоны для овец
– Если мы подойдем к входной двери, сэр Стенли сможет выйти через заднюю. Или прикажет слугам закрыть дверь на засов.
– Нам следует спрятаться и подождать, – предложил Кевин.
– Пастухи уже знают, что мы на острове, – ответил я.
Я подумал, что обычным слугам не рассказали, почему сэр Стенли здесь прячется или что он вообще прячется. Сойдя с тропы, я направился к роще. Сначала я обратил внимание на дровяной сарай, а за ним – конюшню с пустыми стойлами, но при этом уловил запах лошади. Дальше находился загон с овцами и кирпичная сыроварня с просевшей соломенной крышей. Я остановился и принюхался, и мне показалось, что я уловил запах парного молока. Подойдя к двери, я увидел молодую женщину, которая доила овцу, остальные нетерпеливо толпились вокруг нее.
– Могу я попросить глоток молока? – спросил я.
Услышав незнакомый голос, девушка из сыроварни повернулась на своем табурете, хотя ее руки продолжали работать. Она была моего возраста, под голубой шапочкой я увидел личико в форме сердца, полные губы, темные глаза и розовые щеки. Я почувствовал, как во мне начал пробуждаться интерес.
Я кивнул в сторону празднично одетого Кевина, в некотором сомнении остановившегося у двери.
– Я привез молодого джентльмена на лодке на остров, – сказал я. – И тяжелая работа вызвала у меня жажду.
Она посмотрела на кувшин в моей руке.
– И вы уже опустошили свой кувшин? – спросила она.
– Я ищу разнообразия, – ответил я. – Ну, и с радостью поболтаю с прелестной девушкой вроде тебя.
«Если я немного поговорю с приятной молодой особой, – подумал я, – это никому не причинит вреда».
Аннабель Грейсон стала для меня недоступной, и, возможно, навсегда. Конечно, я имел право поискать бальзам для своего раненого сердца.
Руки доярки продолжали работу, и две струи молока с журчанием заполняли небольшое ведерко. Я прошел между овцами и оперся о деревянные ворота загона.
– И я готов поделиться с тобой сидром, если захочешь, – предложил я. – Полагаю, у вас здесь полно молока.
– Мне платят главным образом пивом и сидром, – ответила девушка из сыроварни. – Сидр мне ни к чему.
– Будь у меня вино, я бы тебе предложил. – Тут возникла пауза. – Я мог бы привезти его вечером, если ты захочешь со мной встретиться.
Она бросила на меня быстрый взгляд из-под шапочки.
– Ты готов
– Ну, у меня есть лодка, так что почему бы и нет? Я мог бы угостить тебя москатто из далекого Варселлоса. Вино сладкое, как персик, сладкое, как твои губы и твоя улыбка. – В ответ на мой комплимент на ее губах появилась улыбка, и я показал на нее. – Вот! – продолжал я. – Истинная сладость.
Я не считаю себя красивым, однако уверен, что у меня достаточно дружелюбное лицо. Если бы я был таким же привлекательным, как мой школьный приятель Теофраст Хастингс, к примеру, мне бы вообще не пришлось говорить с женщинами; они просто падали бы в мои объятия – как падают к нему в руки.
И поскольку я знаю, что не являюсь красавцем, мне приходится использовать другие ресурсы, и главный из них – беседа. Я стремлюсь развлекать девушек.
И еще я слушаю. Я заметил, что многие из тех, кто умеет красиво и с пафосом произносить речи, точно величайшие актеры, не обладают умением слушать других людей.
Девушка из сыроварни закончила возиться с овцой и столкнула ее с доильного места. И тут же рядом с ней оказалась другая нетерпеливая овца, опередившая других. Девушка взяла маленькое ведерко и собралась перелить молоко в большое, стоявшее у ее ног.
– О, – сказал я, – так могу я выпить молока, добытого твоими умелыми руками?
– Если тебя интересует именно молоко, то пей. – Она протянула мне ведерко.
Я взял его и выпил несколько глотков сладкой, теплой и пенной жидкости. Я специально оставил молочные усы и вернул ведерко. Она рассмеялась, увидев пену на моих губах.
Использовать язык было бы вульгарно, решил я, поэтому вытер губы рукавом. Она вылила оставшееся молоко в большое ведро и начала поворачиваться к ждавшей своей очереди овце.
– Могу я узнать твое имя? – спросил я.
– Элла, – ответила она.
– А я Квиллифер.
На лице у Эллы появилось задумчивое выражение.
– Я уже слышала это имя, – проговорила она.
Я наклонился к ней:
– Так ты разделишь со мной москатто сегодня вечером? Я его принесу, но только в том случае, если мне не придется пить в одиночестве.
Элла искоса посмотрела на меня из-под темных бровей.
– Я не сомневаюсь, что ты найдешь с кем выпить в городе, – заявила она.
– Но они не будут такими же прелестными, – сказал я. – И у них не будет таких чудесных роз на щеках, таких умелых рук или сладких губ.
Розы на ее щеках стали пунцовыми.
– Если ты принесешь вино, – сказала она, и ее голос стал немного хриплым, – я помогу тебе его выпить.
– Ты получишь удовольствие от москатто. Где мы встретимся и когда?
Она посмотрела на меня, продолжая доить вторую овцу.
– Здесь, – ответила она. – Сегодня вечером сыроварня будет пустовать.