Квинт Лициний 2. Часть 2

Королюк Михаил Александрович

Вот почему в ней чувствуется внутреннее напряжение и легкая неестественность? Только ли от непривычной аудитории или за этим стоит что-то еще? Мне кажется, или она чем-то озабочена? Почему она заулыбалась с каким-то непонятным облегчением, узнав, что мы все родились и выросли в Ленинграде? Неясно.

"Тут что-то не так", - нашептывала моя осторожность, - "она здесь неспроста. Не забывай, тебя ищет не только КГБ".

"Как?!" - восклицало в ответ мое "я", - "ну как ЦРУ могло бы вычислить в анонимном отправителе единственного

послания школьника, учащегося именно в этой школе?! Придумай, по каким признакам?!"

Осторожность морщила лоб и честно признавалась:

"Не знаю. И знать не хочу! Сиди, не отсвечивай, смотри в парту".

"Ага", - парировал я, - "очень естественное поведение. Оглянись".

Урок шел очень живо и уже незаметно для присутствующих перевалил за экватор. Мэри то сыпала именами неизвестных в Союзе американских литераторов, то вспоминала о детстве на пыльном ранчо. Наши в ответ наперебой рассказывали о летних поездках к морю, советских кинокомедиях и мультфильмах.

Я, расслабившись, тихо улыбался. Зря.

– Андрей, - вдруг включилась Эльвира, - а ты что весь урок молчишь? Давай, поговори немного.

Все уставились на меня.

– Кхе...
– я стремительно перебрал в уме темы, уводящие от меня подальше.
– Мэри, а что это у вас за вещица такая интересная?
– и указал глазами на выглядывающую из-под манжеты фенечку, - это то, о чем я подумал?

– О!
– Мэри неожиданно смутилась, - вы знаете, что это?

– Дети цветов?

– Знаете, - она с интересом посмотрела на меня, и я мысленно чертыхнулся.

– Что это? Что это?
– прошелестело по рядам.

– Хиппи, - ответил я, с усмешкой спуская на рыжую лавину детского интереса.

Ту чуть не смело вопросами.

– Ну, да...
– призналась она и подняла руку вверх, демонстрируя всем замусоленную полоску, - такие вещи дарятся на память близкими друзьями, теми, кто для нас действительно важен. Ее нельзя снимать, она должна сама сноситься. И потеряться, перетеревшись. Эту я уже пятый год ношу.

– Я читал, что цвет имеет значение. Что у вас тут?
– я наклонился вперед, рассматривая простенький узор.

Мэри чуть покраснела.

– Ну... Э... Оранжевый - это пацифизм. Мы выступали против войны во Вьетнаме.

Класс одобрительно зашумел.

– А что насчет желтого?
– негромко уточнила Кузя.

– Желтый...
– Мэри растерянно посмотрела на фенечку.
– Вот, кстати, не знаю, как перевести на русский "a little bit crazy"?

– Оторва...
– негромко фыркнул в парту Сема, и Эльвира немедленно сожгла его взглядом.

Я решил вмешаться:

– Женщина с сумасшедшинкой.

– Су-ма-шед...
– Мэри запнулась и вопросительно посмотрела на меня.

Я повторил по слогам, и со второй попытки она справилась.

– Да, - сказала Мэри и с легкой мечтательной улыбкой посмотрела на желто-оранжевую фенечку, - это была я.

Тот

же день, вечер,

Ленинград, Измайловский пр.

Разнообразия ради, дверь в квартиру открыла Томка, причем сразу, как я позвонил. Ждала она под дверью, что ли?

Неяркий свет, изящная девичья фигурка в легком домашнем платье... Совершенный абрис мягкостью и незащищенностью своей парадоксальным образом навеял одновременно и греховные желания, и возвышенные мысли.

Я навострил ухо, оценивая обстановку. Кто-то тихо позвякивал посудой на кухне, за поворотом в гостиной о чем-то негромко спорили два мужских голоса. Никто не приближается.

Руки сами торопливо притянули Томку, и я чмокнул подставленный висок. На миг заколебался, раздираемый противоречивыми намерениями: соблазнительно было сосредоточиться на лакомой мочке, но не менее интересные перспективы открывал и неторопливый спуск по нежно белеющей шее.

За углом послышались, разбивая чаяния, быстрые шаги, и я отпрянул.

Это была будущая теща. Она с интересом посмотрела на нас, и в ее глазах мелькнуло веселое одобрение.

"Тени", - сообразил я, оценив расположение бра, и мысленно отвесил себе подзатыльник, - "тени на стене, балбес".

– Добрый вечер, Любовь Антоновна, - наклонил голову, пытаясь скрыть смущение, впрочем, незначительное.

– Здравствую, Андрюша, проходи. Ты не ужинал еще?
– и она озабоченно обернулась в сторону гостиной, - что-то там мужчины совсем свои дела затянули.

Словно в ответ на ее слова из залы долетел сначала грохот падения какой-то мебели, звон бьющегося стекла, а затем голос дяди Вадима с отчетливым сарказмом громко подвел итог:

– Доцент...

Тома с мамой опрометью бросились на звуки погрома. Навстречу им под ноги вылетела лохматая комета. Миг, и ошалевший Василий унесся на кухню. Я неуверенно топтался на месте. Уместно ли будет мое появление в гостиной в момент конфуза или пусть разберутся сами? Паническое "кровь!" Томиного папы и испуганные восклицания женщин разрешили сомнения.

В комнате царил натуральный бедлам. Распахнув дверцу, валялся на боку шкаф. Противно хрустели под ногами заляпанные темной кровью осколки зеркала. Вокруг дяди Вадима бестолково хлопотали Томины родители, побелевшая Томка вцепилась в косяк. Сам пострадавший стоял над кучей битого стекла и с невозмутимым видом собирал в приставленную к согнутому локтю ладошку-лодочку обильно текущую по предплечью кровь.

Я протолкался к эпицентру. Так, косая рубленная внешней поверхности предплечья, в нижней ее трети... Выхватил из кармана платок и, туго натягивая, обхватил рану. Кровь мгновенно пропитала ткань, но бежать вниз почти перестала.