Квинт Лициний 2
Шрифт:
– Знаешь, - так же негромко сказал я, глядя на нее сквозь ель, - чем хорош именно советский новый год?
– Ну, - остановилась она, - чем же?
– Всеобщим ощущением того, что всё лучшее ещё впереди, - сформулировал я.
Игрушка встала на место. Теперь крот, казалось, тревожно озирался из-за ствола.
Кузя посмотрела на меня из-под елки взглядом подраненной газели и ответила в тон:
– Значит, я вот уже второй раз буду встречать не советский новый год, - вылезла, поправила слишком свесившиеся бусы и севшим голосом подвела итог, -
Я дернулся, ведомый противоречивыми порывами. Нет, умом-то я понимал, что собираюсь сделать глупость, но успокоил себя, шепнув мысленно: "Решай сердцем".
Кузя принялась отряхиваться, старательно не глядя на меня.
– Встань сюда, - приказал я ворчливо.
– Ты чего?
– она взглянула на меня почти испуганно.
Я молча достал из кармана скрученный портняжный метр и, взяв за кончик, напоказ распустил. Пошел, обходя девушку по кругу, придирчиво рассматривая с ног до головы. Да, на нее почти все отлично сядет, но надо выбрать что-то одно, ударное. В голове замелькали варианты один соблазнительнее другого. На такую фигурку шить, право - сплошное удовольствие...
Кузя провожала меня взглядом, и недоверие в нем сменялось разгорающейся надеждой. Когда я зашел за спину, она опустила лицо вниз и неожиданно громко шмыгнула носом, но тут же прерывисто втянула воздух и вскинула голову. Когда я вышел с другого бока, ее глаза блестели сильней обычного, но она смотрела на меня с вызовом, словно боясь насмешки над секундной слабостью.
– Мы будем строить корабли. Большие, серые корабли, - сказал я веско.
– Чего?
– поразилась она, распахнув глаза на пол-лица.
– Давай корму замерим...
– ухмыльнулся я.
– С-с-соколов!
– Да-да... И торпедные аппараты...
Ноздри у нее начали гневливо раздуваться, но в глазах заискрили долгожданные смешинки.
Сначала в меня полетела растрепанная упаковка ваты. Потом схваченный с чьего-то стола угольник. Потом ей под руку попалась увесистая, словно билиардный кий, указка, и я счел за благо осуществить тактическое отступление за диван.
– Удушу, зараза мелкая!
– с азартом вскричала Кузя и полезла через него, неумело обозначая фехтовальные движения.
– Я уже крупная зараза, - хрюкнул я, пытаясь укрыться за спинкой.
– Да все равно! Скотина! Все ж нервы вымотал!
– она орудовала указкой, словно это кочерга, а ей надо вытащить залетевший под диван тапок.
Я изловчился и перехватил указку, а затем дернул на себя. Это возымело неожиданный эффект - вместо того, чтобы выпустить деревяшку, Кузя вцепилась в нее обоими руками, а затем начала заваливаться на меня вместе с переворачивающимся диваном.
– Ох...
– выдохнул я, когда ее колено чувствительно воткнулось мне в живот, - какая ж ты неласковая...
– Ох...
– вторил мне от двери Зиночкин голос, - а у вас тут сказка в самом разгаре, как посмотрю. Аж душа поет.
– Ох...
– Кузя поднялась с меня, одернула юбку, и повторила когда-то данное обещание, -
Глаза ее сияли.
Вторник, 27 декабря 1977, вечер
Москва, Кремль, объект "Высота"
Кабинет был огромный, под триста метров. Четыре широких окна смотрели с третьего этажа Сената на крепостные зубцы, Красную площадь и ГУМ. Посередине, в простенке между окнами - портрет Маркса, напротив, на длинной светлой стене - Энгельса и Ленина. Мебель, окна - все из светлого ореха, лишь пол дубовый. Вдоль окон - длинный стол для совещаний со знаменитыми на всю страну часами в форме штурвала. В углу, у четвертого окна, еще один, рабочий стол.
Но хозяин кабинета предпочел сесть за маленький кофейный столик, что стоял под портретом Ильича. Компанию ему составили два старика, похожие, как братья - сухие, жилистые, с костистых лиц смотрят одинаково светлые глаза, а в речи неуловимо скользит прибалтийский акцент. Только и разница, что один из них лыс, и глаза его глядят холодно и оценивающе, словно выискивая цель, и даже Первому от этого бывает неуютно; по лицу же второго, который с залысинами, скользит робкая, будто неуверенная улыбка, а глаза все время застенчиво смотрят вбок.
– Ну хватит уже, Арвид Янович, - буркнул ему Брежнев, - возвращайтесь.
– Что?
– встрепенулся Пельше, - а, сейчас...
Он помял ладонями лицо, словно пластилин.
– Проклятье, пристает, потом не отодрать... Самое страшное, что внутрь передается, - пожаловался он, - я себя таким и чувствовать начинаю - слабым и неуверенным. Яну хорошо, маскироваться не надо.
Пельше от лица отвел руки и чуть погримасничал:
– Ну вот, другое дело, - он улыбнулся по-волчьи, и даже голос его окреп.
– Конспираторы хреновы, - добродушно усмехнулся Брежнев.
– Ладно, товарищи, к делу. Что у нас нового интересного по "объекту четырнадцать"?
– Леонид Ильич, - начал Пельше, - нам известно, что объект проявляет систематическую активность, однако поиски его пока ни к чему не привели. Более того, пока, насколько нам видно и слышно, нет и перспективных направлений. Надежды только на ошибку объекта. Юрий Владимирович бросил на операцию значительные силы, однако традиционные методы результата не дают. Определенную активность проявляет и МВД, однако у них и возможности не те, и информации намного меньше.
– Ищут пожарные, ищет милиция, ищут фотографы нашей столицы, - подвел черту Ян.
– Кто у Юры работает по объекту?
– уточнил Брежнев.
– Иванов, возможно, с привлечением Питовранова, - ответил Пельше.
– Угум-с, - сказал Леонид Ильич и прикрыл глаза, о чем-то задумавшись. Потом приоткрыл один и неожиданно остро глянул на Яна.
– Ты только не вздумай с моим Боренькой что-то учудить.
– С ним учудишь...
– махнул тот рукой, - он сам кого хочешь учудит. Вон, как генерала этого из ПГУ по весне...