Квинтет из Бергамо

Эксбрайя Шарль

— Если вы готовы, ребята, то можно приступать.

Лжетуристы тут же повскакивали со стульев и дружно кинулись к стойке.

— На твоем месте, дружочек, — вытаскивая пистолет, посоветовал Кантоньере один из них, — я бы культурно сдался. Если, конечно, тебе не хочется переночевать сегодня в морге.

***

Сабация с Чеппо поджидали Тарчинини в начале вьяле делла Мура.

— Ну что, дело близится к завершению?

— В том, что касается Луиджи Кантоньеры — да.

— Может, пора брать остальных?

— А они не могли удрать?

— Исключено, — заверил Чеппо. — У всех дверей дежурят мои люди.

— Значит, выходит, на сей

раз она меня не выдала... — с улыбкой произнес Ромео. — Все-таки приятно думать, что она не лгала…

— Это вы о ком?

— О Терезе... Ладно, я пошел. Либо я вас позову, либо после того, как я изложу им кое-какие соображения, они сами попытаются выскочить наружу. В любом случае через полчаса все будет закончено.

В эту минуту к ним подбежал полицейский.

— Синьор комиссар, — обратился он к Чеппо, — мы только что арестовали папашу с сыночком, этих дона Ладзаро и дона Марчелло... Пытались смыться через переулок, который ведет на виа Арена...

— Что вы на это скажете? — подмигнул Сабация в сторону Тарчинини,

— Выходит, она снова меня обманула... — с досадой в голосе проговорил веронец. — Что ж, тем хуже для нее. Я дал ей шанс. А теперь она заслужила, чтобы я лично надел на нее наручники...

Он стремительно зашагал прочь, и коллеги даже не попытались последовать за ним. Они понимали, он один раскрыл это дело и хотел сам поставить в нем последнюю точку.

Добравшись до дому, Тарчинини почти столкнулся в дверях с выходившей оттуда донной Клаудией.

— Никак, собрались куда-то? — улыбнулся Ромео.

— Судя по всему, синьор профессор, — ничуть не потеряв прежнего самообладания, возразила синьора Гольфолина, — вы просто не оставили нам другого выхода.

— Увы, синьора, и это тоже не выход... Вы уж извините...

С этими словами Ромео проворно схватил донну Клаудию за запястья, та даже не сопротивлялась.

— Что ж, синьор комиссар, — до конца сохраняя достоинство, проговорила она, — примите мои поздравления.

— Благодарю вас.

— И все-таки позволю себе заметить, что вам просто очень повезло.

— Ведь должно же хоть кому-то везти... Не всех же преследует такой злой рок, как донну Софью.

— Я не хотела ее смерти, — слегка поколебавшись, спокойно ответила она.

И, не дожидаясь приказания Ромео, твердым шагом направилась к уже спешившим ей навстречу Сабации с Чеппо.

Оказавшись в коридоре, Тарчинини внимательно прислушался. Тяжелая тишина царила над этим жилищем, где уже не осталось никого, кроме смертельно испуганной Терезы, полоумной старухи, окончательно утратившей связь с реальным миром и, наверное, сейчас безутешно горюющей, снова потеряв того, кого так долго ждала и, по-видимому, будет ждать до конца жизни, да дряхлого Умберто, слишком старого, чтобы попытаться избежать наказания, которое и так не обещало слишком затянуться, не считая покойной донны Софьи, отныне уже глубоко безразличной ко всем земным проблемам.

Весь во власти какой-то странной меланхолии и даже не пытаясь докопаться до ее причин, Тарчинини вдруг почувствовал непреодолимое желание в последний раз увидеть комнату, где ему довелось пережить самое необыкновенное приключение за всю свою многолетнюю карьеру. Однако едва войдя в комнату, он застыл на пороге, широко разинув рот, не в силах испустить рвавшийся изнутри крик ужаса.

— Тереза... — почти неслышно прошептал он.

Не сводя с нее взгляда, будто боясь разбудить спящую, он медленно приблизился к кровати. Однако Терезе уже не суждено

было проснуться. Она лежала с перерезанным горлом. Не в состоянии смириться с этим страшным зрелищем, Ромео видел перед глазами прелестную юную девушку, которая, смеясь, шагала рядом с ним под солнцем Бергамо. Значит, она все-таки не солгала... Он улыбнулся и, не сводя с нее затуманенных слезами глаз, пробормотал:

— Но почему?.. Почему, Тереза?..

— Потому что слишком много болтала, комиссар.

Прежде чем обернуться, Ромео попытался восстановить в памяти, где он мог слышать этот резкий, исполненный ненависти голос. Так и не догадавшись, он тяжело повернулся в ту сторону, откуда доносились звуки, и удивленно вытаращил глаза. Там, с нацеленным на него пистолетом в руке, стояла донна Клелия. Это была все та же хрупкая старушка, высохшая и мертвенно бледная, однако сейчас от этого немощного тела исходила какая-то неумолимая, грозная сила.

— Признайтесь, комиссар, удивлены?

— Ma che! Согласитесь, есть от чего!

— Еще бы! — каким-то надтреснутым голосом усмехнулась она. — Кому придет в голову подозревать полоумную старуху, не так ли? Идеальный персонаж, лучше не придумаешь... Это я тут всем заправляла... И дела у нас шли как нельзя лучше, пока этот недоумок Баколи не имел глупость влюбиться в нашу идиотку Софью... Я надеялась, что стоит нам убрать тех двоих, Баколи и того полицейского, они ведь сами нарывались на неприятности, и все опять пойдет по-прежнему... по-моему... Но тут, к несчастью, появились вы... Я сразу поняла, что вы куда опасней всех остальных. Хотя и вы тоже, комиссар, допускали серьезные оплошности... Чего стоит одна эта фотография, которую я нашла тогда у вас в чемодане... И потом, все эти ваши запутанные истории, которые никак не вязались друг с другом... Это была ошибка... Недопустимая ошибка... Это ведь из-за вас мне пришлось убрать Софью: она могла проговориться. Из-за вас мне пришлось убить и Терезу: она уже проговорилась. Теперь она уже никогда не сможет выступить в качестве свидетеля. Не сомневаюсь, вы наверняка рассказывали своим коллегам об этой забавной полоумной старушенции... так что, когда я убью вас, кому придет в голову заподозрить именно меня?

— Вы правы, донна Клелия, никому. Ни один человек не сможет вас заподозрить, и даже если у него будут неоспоримые доказательства вашей вины, все равно это мало что изменит...

— Мало что изменит? Это почему же?

— Да потому, донна Клелия, что вы ведь и вправду полоумная.

— Я?! Полоумная? Что это за чушь вы несете!

— Истинную правду, донна Клелия... Вы неизлечимо больны и кончите свои дни в сумасшедшем доме.

Тарчинини точно просчитал, что уже не успеет ни броситься на донну Клелию, ни позвать на помощь. Так что ничто уже не в силах было помешать выжившей из ума старухе выстрелить в полицейского. Поэтому он сжал безжизненную руку Терезы и ждал роковой развязки.

— Прощайте, комиссар, — прицеливаясь, проговорила старуха.

Ромео зажмурил глаза и изо всех сил старался в этот последний час думать о своей Джульетте. Оглушительный выстрел сотряс всю комнату. Тарчинини с удивлением обнаружил, что даже не почувствовал никакой боли. Может, расстояние было слишком велико, и она промахнулась? Он открыл глаза. Донна Клелия лежала, растянувшись на полу. Над ней, с револьвером в руках, стоял, не сводя с нее глаз, дон Умберто.

— Не мог же я допустить, чтобы она и вас тоже убила, ведь правда? — проговорил муж, переводя взгляд на полицейского.