Квинтет из Бергамо
Шрифт:
— Понятия не имею.
— А вот в этом-то, синьор, я совсем не уверен.
Прислушиваясь к удалявшимся шагам позднего гостя, Ромео подумал, что начинает вызывать слишком много любопытства и что вряд ли ему еще долго удастся скрывать свое настоящее имя и профессию. Надо как можно скорее добиться результатов. В глубине души он даже был рад, что мотивом покушения оказалась вовсе не ревность, это доказывало, что он действительно близок к цели. Вся беда в том, что кому-то показалось, будто он гораздо ближе к истине, чем это было на самом деле. Надо попытаться хорошенько вспомнить все, что он делал с момента появления в Бергамо. Может, тогда он догадается,
Завернувшись в халат, веронец уже приготовился было лечь в постель, когда за дверью вдруг послышалась какая-то возня. Он поспешил к двери, открыл ее и обнаружил на пороге Терезу, которая пыталась увести донну Клелию.
— Что здесь опять происходит?
— Она рвалась к вам в комнату, — призналась смущенная служанка. — Хорошо, что мне удалось вовремя ее остановить. Ну пошли, донна Клелия, прошу вас, вам уже давно пора спать.
— Вот видишь, Серафино, — захныкала старушка, — они всегда сильнее... Делают все, чтобы нас разлучить... Защити меня, Серафино!
— Никто не сможет помешать нам вырваться отсюда, — проговорил Тарчинини, положив руку на старушкино плечо,— и счастливо зажить вдвоем в Мантуе, но для этого надо набраться сил... Так что идите, отдыхайте, донна Клелия. Я позабочусь о вас.
Она с каким-то исступленным восторгом слушала сладкую ложь Ромео, но что ему еще оставалось делать в такой ситуации?
— Я уже достаточно взрослая,— вырвалась донна Клелия из цепких рук Терезы,— чтобы самостоятельно дойти до своей комнаты, и не позволю всякой прислуге вот так хватать меня руками!
Она присела перед Тарчинини в глубоком реверансе и нежно шепнула:
— До скорой встречи, любимый.
И какой-то не по возрасту легкой походкой устремилась прочь от почему-то пристыженного веронца и служанки.
— И давно это с ней?
— Во всяком случае, я ее другой и не знала.
— А почему ее не отправят в клинику?
— Они не хотят, чтобы об этом стало известно, боятся огласки.
— Понятно... Тереза, я хотел бы с вами поговорить, буквально одну минутку, — попросил он, увлекая девушку к себе в комнату. — Я только что беседовал с доном Марчелло. Он утверждает, что вы не любовники, но любите друг друга.
— Это правда,— проговорила она, посмотрев ему прямо в глаза.
— И когда же это вы в него влюбились?
— Почти сразу же, как пришла в этот дом.
— А как же донна Софья?
— Она всегда ненавидела его... как и все семейство.
— Почему?
— Этого я не знаю.
— А после ее смерти вы не пытались понять, почему она это сделала?
— Конечно, пыталась.
— И к чему же вы пришли?
— Я думаю... мне так кажется... что она была влюблена в нашего постояльца... этого Альберто Фонтегу. Может, даже, они собирались вместе куда-нибудь, кто знает? Должно быть, эта смерть была для нее очень тяжелым ударом...
— Настолько тяжелым, чтобы довести ее до самоубийства?
— А почему бы и нет? — вполне искренне проговорила Тереза.
— А кто это приходил за вещами вашего постояльца?
— Я его не знаю. Никогда его раньше не видела. Думаю, он не из наших краев, наверное, какой-то приезжий.
— А не могли бы вы мне его описать?
Портрет, который бегло набросала ему служанка, ровно ничего не дал полицейскому. Он мог подойти кому угодно.
— А этот Фонтега, как он выглядел?
— Такой высокий парень, худой, довольно смазливый на вид... Знаете, они с донной Софьей очень подходили друг к другу... Он тоже все время выглядел
— А как случилось, что он попал к вам в дом?
— Насколько мне помнится, так же, как и вы.
— Но ведь я пришел сюда по рекомендации дона Джованни.
— А он... по-моему, он как-то говорил мне, будто его послал сюда хозяин кабачка «Меланхолическая сирена».
И вот тут-то у Тарчинини вдруг появилось ощущение, что он наконец-то близок к цели. Рассыпаясь в благодарностях, он порывисто обнял Терезу.
— Что это с вами, синьор профессор? — отпрянула слегка удивленная девушка.
— Ах, девочка моя, вы и сами не знаете, что вы для меня сделали! У меня даже сразу весь сон прошел, и я знаю, что не засну, пока не поговорю с этим симпатичным Луиджи Кантоньерой.
— Ma che! Почему вы так интересуетесь этим Фонтегой?
— Скажем, это мой маленький секрет, который я вам открою, когда придет время.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Почему же Луиджи Кантоньера сказал ему тогда неправду? По какой такой причине он предпочел скрыть от него, что это он послал Баколи в семейство Гольфолина? И что он хотел утаить, утверждая, будто понятия не имел, что Баколи жил под чужим именем? Какие бы объяснения ни дал ему теперь хозяин «Меланхолической сирены», он все равно останется подозреваемым номер один, наведшим, наконец, Тарчинини на первый серьезный след. Джульеттин муж уже ни капельки не верил, будто и вправду стал жертвой ревнивца, в чем так старательно пытался убедить его Луиджи. А с какой стати ему толкать полицейского на этот ложный след, если он не знает преступника и не пытается отвести от него подозрения? Маловероятно, чтобы это был он сам. Тогда кто же? В этот момент ему снова пришел на ум молодой моряк, с которым столкнулся тогда в дверях бара, ведь было же в нем что-то необычное, что привлекло тогда его внимание... Но что? Веронец предчувствовал, что ответ на этот вопрос окажется той самой нитью, с помощью которой ему удастся распутать весь клубок. И направляясь к Старой площади, Тарчинини не переставая ломал себе голову, пытаясь припомнить так поразившую его тогда деталь. Веронец был так поглощен размышлениями, что даже не заметил, как кто-то потихоньку, неслышными шагами подкрался к нему сзади. И рухнул, так и не поняв, что же с ним произошло.
***
Впоследствии выяснилось, что полицейский остался тогда в живых только благодаря своей излюбленной шляпе с загнутыми полями. Удар, который был призван капитально размозжить ему череп, пришелся немного в сторону и притупился благодаря толщине доброкачественного фетра — а Джульетта еще всегда упрекала его, будто он слишком дорого платит за шляпы!.. Так что в результате череп не пострадал, и дело ограничилось глубокими, этак в пару-тройку сантиметров, вплоть до кости, ранами на голове, на которые потребовалось немедленно накладывать швы.
Придя в себя, с туго забинтованной головой, в больничной палате, куда его привезли в бессознательном состоянии, Тарчинини пытался в обществе Даниэле Чеппо, не скрывавшего радости, что коллеге удалось без особых потерь выпутаться из такой скверной передряги, выяснить, что же с ним все-таки произошло.
— Оказывается, крепкие же у вас, веронцев, головы!
— Поверьте, я первый, кого это искренне радует!
— У вас есть хоть малейшие подозрения, почему они вдруг решили вас убрать?