Квинтовый круг
Шрифт:
«Пусть так».
– Где он?
Редеющий туман молчал. Лобов осторожно шагнул вперед.
– Где он? И где ты? Почему ты молчишь?
В ответ засмеялись уже откуда-то сзади. Лобов круто повернулся. В это время туман сгустился в последний раз и разом оборвался. Иван увидел Дину Зейт, с улыбкой смотрящую на него из-за унихода.
– Дина! – изумился и обрадовался Иван.
Улыбка стала довольной и лукавой. Радость медленно улетучивалась, уступая место беспокойству.
– Дина, –
– Не подходите, я плохо одета, – строго предупредила она.
Лобов огляделся вокруг в поисках той, с которой он только что разговаривал, и увидел, как от озера по направлению к униходу торопливо и неуклюже шагает человек, припадая на одну ногу и опираясь на палку.
Человек остановился, вытер с лица пот и вдруг, воздев свободную руку вверх, закричал:
– Иван!
В этом коротком возгласе смешались и радость, и боль, и тоска ожидания. Лобов узнал голос и, позабыв обо всем остальном, бросился к Вано Балавадзе. Палка выпала из рук командира «Метеора», он покачнулся и упал бы на траву, если бы Лобов не поддержал его за руки.
– Ничего, сейчас я, сейчас, – бормотал Балавадзе, приткнувшись к плечу Лобова, – разучился ходить, понимаешь. И дышать больно, да я привык. Нашел?
Я так и думал – или ты, или Антикайнен. Много ли осталось старых командиров? Вот и Вано теперь нет, кончился.
– Мы еще полетаем, – тихонько сказал Лобов на ухо товарищу то, что обычно говорят в таких случаях.
– Полетаю за пассажира. Потерял корабль, растерял экипаж. Говорил ты мне – не верил. Думал, это другие, у меня не так. Твои-то хоть все целы?
– Все.
– Вот это хорошо. Да и попроще тебе было на Юкке, чем нам, – с горечью добавил Балавадзе и поднял голову, – правда, тезка?
Он заметил, как изменился в лице Лобов, и попытался улыбнуться.
– Что, красив?
Лобов проглотил слюну. Лицо Балавадзе было покрыто рубцами и шрамами.
– Ничего, – с трудом сказал он наконец, – ничего, Вано. Не в этом счастье.
– Наверное, не в этом, – рассеянно согласился Балавадзе и провел рукой по своему телу, – знаешь, я ведь весь такой красивый.
Лобов побледнел, догадка оглушила его.
– Так они – и тебя тоже?
– И меня, – грустно согласился Балавадзе.
– Как же, – горло Ивана перехватила спазма, – как же ты вынес все это?
Балавадзе провел по лицу вздрагивающей ладонью.
– Пришлось потерпеть, – глухо проговорил он, – нелегко было. Скажу честно, если бы не Дина – не выдержал. Правду говорят, стойкий народ женщины.
Лобов невольно покосился в сторону унихода, недоуменно хмуря брови, но спросить ни о чем не успел.
– Ты туда не смотри, – угрюмо сказал Балавадзе, – это не Дина, ее ученица.
– А
Темные, близко посаженные глаза Балавадзе, лишь они и остались на лице неизменными, сощурились:
– А ты не догадался? Рядом с ней лежали.
– И что же? – уже догадываясь о случившемся, невольно спросил Лобов.
Балавадзе отвел взгляд.
– Зачем спрашиваешь, Иван? Она была красивой. Ведь это хорошо быть красивой. Хорошо не только для себя, для других. Она гордилась этим.
Лобов молчал.
– Она была красивой женщиной, – повторил Балавадзе глухо, – а женщины – они и сильнее и слабее нас. Дина вынесла все, что выпало на ее долю, вытащила из могилы меня. И покончила с собой в тот самый день, когда услышала грохот посадки «Торнадо». Я, Вано Балавадзе, не сужу ее за это.
До унихода оставалось всего несколько шагов, когда Балавадзе со сдержанным стоном схватился за грудь.
– Посидим, – выдавил он, опускаясь на траву под одиноким редким кустом.
– Давай я тебя донесу!
– Не глупи! Только того и не хватало, чтобы Вано Балавадзе, как женщину, носили на руках.
Он дышал глубоко, но осторожно.
– Ты не волнуйся, Иван, – успокоительно проговорил Балавадзе, немного придя в себя, – тут безопасно, я имею в виду озеро и прилегающие окрестности.
Словно в ответ издалека послышался мягкий гортанный крик «ау!» и игривый громкий смех.
– Стала бояться меня, – в раздумье проговорил Балавадзе, – они ведь чуткие. Как собаки, а может быть, и как дети. Сразу поняла, что не могу теперь ее видеть.
– В нашем деле нельзя без издержек.
– Верно, – согласился Балавадзе, – но как все-таки горько, когда твой экипаж становится издержкой. Слово-то какое, а? Издержка.
Он потянул Лобова за рукав куртки.
– Сядь, Иван. Сядь, прошу тебя, – и когда Лобов опустился рядом с ним на траву, спросил: – Ты послание мое получил?
– Послание? – не понял Лобов.
– Значит, не получил.
– Ты посылал юккантропа? – вдруг догадался Лобов.
– Посылал. Потихоньку, еле уговорил. Накуролесил тут Майкл, вот они и стали бояться. Не дошел, стало быть?
– Не дошел, – тихо подтвердил Лобов, – его свои забросали камнями.
– Это они умеют, – Балавадзе поморщился от боли. – Выдержки мне не хватило, Иван. Элементарной выдержки и хотя бы капельки везения.
– Открытия посыпались на нас одно за другим, – вполголоса рассказывал он, – да не какие-нибудь, а самой первой величины, и мы словно ошалели. И я, старый травленый волк, ошалел вместе со всеми. Когда Ватан обнаружил это озеро, а в нем юккантропов, трансформирующихся в людей, мы забрались в глайдер и полетели смотреть это чудо.