Кыштымцы
Шрифт:
— Жерехов, Жерехов, — почесал затылок Баланцов. — Это, случаем, не тот, который еще в шестнадцатом году сколотил шайку-лейку?
— Что же вы так непочтительно, Григорий Николаевич, — усмехнулся Дукат. — Боевой же командир!
— Анархист первостатейный. Хотя, возможно, и боевой, — согласился Баланцов.
— Пусть Дукат и едет, — предложил Мыларщиков. — Они знакомы и легче договорятся.
— Не принимается, — сказал Борис Евгеньевич. — Юлия Александровича отзывают в Касли.
Дукат удивленно вскинул бровь — вот так новость! Видя
— Сам не пойму, в чем дело. Но просили передать, чтобы с отъездом не мешкал. К Жерехову, думаю, надо послать Мыларщикова. Это как раз тот человек, о котором говорил Петр Никитич. Так что получай, Михаил, задание и в путь.
— Ехать так ехать.
— А в Рождественское пусть катит Тимонин, — предложил Баланцов. — Рабочие его знают, там карабашских полно. Да и в военном деле он человек подкованный.
— Кто это его подковал? — усомнился Дукат.
— Вот те на! — удивился Баланцов. — Да ведь Дмитрий Алексеевич воевал на германской, авиатором был.
— Как смотришь? — обратился Швейкин к Тимонину.
— Ничего, мужик головастый, — не унимался Баланцов.
— Ну, коль Григорий Николаевич ручается, — шутливо пожал плечами Тимонин, — тут неудобно и отказываться!
— Что ж, так и запишем, — прихлопнул ладонью по столу Швейкин. — По остальным вопросам — мы еще немного помозгуем.
После заседания к Борису Евгеньевичу подошел Дукат, спросил:
— Может, остаться?
— Нет, Юлий Александрович, дисциплина — прежде всего. Война. Видимо, в Каслях ты нужнее. Тем более согласовано с Екатеринбургом. Так что давай на прощанье руку и не поминай лихом. Где-то мы с тобой в несогласье были, но работа есть работа.
— Мало ли чего было! — согласился Дукат. — А поработали мы с тобой, по-моему, не так уж и плохо!
— Вот и спасибо!
Мыларщиков уединился с Глазковым — уточнял задание. Тимонин готовился к отъезду. Баланцов заторопился на свой завод.
Позднее Михаила Ивановича задержал Швейкин:
— Кого берешь с собой?
— Кого мне? Сам справлюсь.
— Не дури! Возьми кого-нибудь из парней. Лесом поедешь или восточной стороной?
— Лесом ближе.
— Поостерегись. Говорят, в лесу всякой шпаны развелось.
Мыларщиков разыскал Кузьму Дайбова. Тот состоял в охране ревкома. Ему до чертиков надоело стоять на часах. Чего тут караулить? Разве что отпетый дурак полезет в ревком для того, чтобы напакостить — Кыштым же наводнен войсками. Пробовал уговорить Мыларщикова отпустить его на Татыш в рабочую дружину. Да разве Михаила Ивановича уговоришь? Никак не может забыть самовольства со Степкой Трифоновым. Приглашение поехать к Жерехову застало Кузьму врасплох. Он сначала растерялся, а потом обрадовался.
Через несколько минут они вышагивали по Большой улице.
Выбрались из Кыштыма в полдень верхом на конях. За кордоном дорога нырнула в густой сосняк и извилисто пробивалась, нащупывая менее заросшие места. Всадникам порой приходилось нагибать головы, чтобы уберечься
У речки Букоян всадники спешились. Нашлась краюха хлеба, круто сваренные яйца. Молча умяли еду, запили студеной водой, покурили всласть и снова вскочили на коней.
По сведениям штаба, отряд расположился в деревне Куяш. Михаил Иванович там однажды был, поэтому дорогу помнил. Миновали избушку лесника. На рысях одолели подъем в гору. Оглянулись. На юг распростерлись тяжелые темно-синие складки тайги, левее блестело на солнце неоглядное озеро Иртяш. Дорога круто покатилась под уклон, завиляла между соснами. Верст через пять лес кончился, и открылась безлесая местность. Дорога легла по земляной дамбе между озер. Возле дамбы всадников обстреляли. За спиной стеганул винтовочный выстрел, дробным эхом рассыпался над лесом. Пуля пискнула сбоку. Кузьма пригнулся к луке седла.
— Жми! — крикнул Мыларщиков и что есть силы огрел своего коня. Вороной взвился на дыбы, но подчинился твердой руке хозяина и взял наметом. Гикнул по-разбойничьи Кузьма. Грохнуло сразу несколько выстрелов — стреляли в спину. Кони отбили поспешную дробь по настилу мостика. Запоздало прогремел еще один выстрел, и конь Кузьмы споткнулся. Седок вылетел из седла и упал на дорогу.
Михаил Иванович упруго спрыгнул на землю и подбежал к Кузьме. Тот тяжело поднялся. Ушибся. Из ссадины на щеке сочилась кровь. Лошадь стояла понуро, на мокром крупе мелко подрагивала кожа. Чуть повыше коленного сустава из ранки струйкой стекала кровь.
— Жив? — спросил Мыларщиков у Кузьмы. Тот вдруг взбесился. Сорвал со спины винтовку и бросился было обратно, к лесу, откуда их обстреляли. Выстрелил на ходу, заорал во всю глотку:
— А ну выходь, гужееды сопливые! Я вам дам!
Погрозил винтовкой и успокоился. Отряхнулся от пыли, промыл поцарапанную щеку.
— Ты чо на пулю-то лезешь? — укорил его Михаил Иванович.
— Гужееды сопливые, — проворчал Кузьма. — Подлые трусы! И стреляли-то в спину.
До Каслей оставалось версты полторы. Окраинные домики — вот они, рядом. Церковь на главном бугре блестит куполами. Коней повели на поводу. Конь Кузьмы обезножил, припадал на раненую ноту. Когда добрели до окраины, Михаил Иванович сказал:
— Пойдешь к каслинским товарищам, они тебе помогут. А я до Жерехова — один.
— Я с вами.
— Пешком, что ли? Делай, что сказано!
Михаил Иванович помахал Кузьме и стегнул плеткой Вороного. «Вот паразиты. Ни с того, ни с чего обстреляли, подбили такого доброго коня. Банда какая-нибудь, из кулачья», — подумал Михаил.