Кыштымцы
Шрифт:
— В литейке некий Ичев работает, я давно приметил его, хотел в свое время мастером выдвинуть. Так он меня нынче взашей из цеха… Сегодня верх у этого сброда. Над Россией нависла тьма. И мы погибнем, если располземся в разные стороны. Я тебе доверяю, Аркадий Михайлович, иначе не зашел бы. Каждый на своем месте должен приносить максимум пользы святому делу. Большевики такие же смертельные враги мне, как и тебе, враги всей цивилизации.
— Согласен, — прошептал Ерошкин. Конечно же, враги. Его лихорадит при одном упоминании имени Баланцова. Он готов на первой
— Декрет комиссаров о национализации Кыштымских заводов не имеет законной силы. Лондон не потерял перспективы на них, заводы были и остались собственностью акционеров, это лишь вопрос времени. Надеюсь, ты меня понимаешь?
— Вполне! — отозвался Ерошкин, хотя фраза «Лондон не потерял перспективу на них» прозвучала несколько туманно. Требовались пояснения, и Ордынский не замедлил с ними.
— Предположим два варианта. Первый и самый надежный: большевики долго у власти не удержатся, самое большее до лета. И все вернется на круги своя. И второй: большевики удержатся. Но им заводы не поднять.
— Не поднять! — эхом повторил Ерошкин.
— Уркварт вынашивает идею и на этот запасной случай — просить заводы в концессию. При удобном моменте он выдвинет ее перед правительством Ленина. Наше дело беспроигрышное. Но нам важно иметь здесь своего человека, который бы все видел и все замечал. И помогал, разумеется.
Да, Ерошкин про себя радовался. Поглядим, что будет с товарищем Швейкиным и всей его шатией-братией! Николай Васильевич Ордынский — это вам не голь перекатная. У него крепкие связи в Екатеринбурге и в самом Питере. У него и в Лондоне рука. Ерошкина он неспроста нашел, он верит ему. А дело и впрямь беспроигрышное. Кто, Гришка Баланцов будет Верхний от разрухи поднимать? Или Митька Тимонин, восседая в Центральном деловом совете, округ от экономической немощи вылечит? Нет, не обойтись им без господина Уркварта!
Бесцеремонный стук в дверь вывел Ерошкина из приятных размышлений. Гость быстро потушил сигару и спрятал в карман пальто. Дверь распахнулась, и в комнату шагнул Михаил Мыларщиков, в тужурке, перепоясанной ремнем, с револьвером на боку. И сразу стало тесно.
— Здрасте! — сказал он насмешливо. — Застал-таки.
— Простите, но я занят, — срывающимся голосом произнес Ерошкин, поднимаясь. — У меня посетитель.
Ордынский остро глянул на Ерошкина — побоялся, что тот может сорваться. Николай Васильевич стряхнул пепел с пальто и тоже встал.
— Гражданин Ордынский? — нацелился настырным взглядом на него Мыларщиков.
— Что вам угодно? — Ордынский глянул на Михаила Ивановича свысока.
— Нехорошо, гражданин Ордынский, шибко нехорошо. Приехали в Кыштым, никому не сказались. Ходите по заводу, никому не представились. Не старые же времена, нельзя так. Суток хватит вам, чтобы покинуть Кыштым? Али мало?
— Воля ваша. Но я, как свободный гражданин, полагал…
— Зря полагали. Свободный гражданин
— Товарищ Мыларщиков, здесь Союз служащих и хозяин в нем пока я. А вы врываетесь беспардонно, прерываете нашу беседу… Это что ж, по вашим понятиям, шибко прилично? — Ерошкин умышленно сделал ударение на слове «шибко».
— Эх, товарищ Ерошкин, чья бы корова мычала…
— Га-алантно, — развел руками Аркадий Михайлович, усмехаясь.
Мыларщиков повернулся к Ордынскому:
— Пока предупредил, мотайте на ус, — круто повернулся и вышел, хлопнув дверью. Ордынский трясущимися руками застегнул пуговицы, надел шапку.
— Меня эти хамские выходки уже не удивляют, — сказал он спокойно, хотя Ерошкин-то видел, какой ценой дается ему это спокойствие. — Парадоксально было бы другое! Я и без предупреждения рассчитывал сегодня выехать в Екатеринбург. Тебя прошу об одном — не забудь нашего разговора. Не исключено, что от меня будет посланец. Так ты уж, голубчик, постарайся. Это никогда не забудется.
— Ради бога извините за это хамское вторжение…
— Ничего, ничего. Ты тут ни при чем.
После ухода Ордынского Ерошкин откинулся на спинку стула. Блаженно улыбался. Даже Мыларщиков не смог испортить ему настроение. Будет еще этот хам на коленях перед ним ползать, а он его раздавит, как мокрицу. Эх, когда же наступят те благословенные времена? Какую, интересно, должность припасут ему хозяева? Управителя? А что? Ордынский на эту должность не вернется, выше полезет. Главное — перспектива-то беспроигрышная. Падут большевики — вернутся старые хозяева. Большевики удержатся — все равно будут старые хозяева-акционеры. Ерошкин в любом случае в выигрыше.
Хорошо, видит бог, как хорошо!
Между небом и землей
Сериковы все время гадали-думали, как им жить. Иван побывал на Верхнем заводе, пошатался по полупустым цехам. Работы не было. Алексей Савельевич Ичев, увидев Ивана, обрадовался, словно родному. Поговорили о том о сем, боясь коснуться главного — работы. А когда коснулись, Савельич потускнел, заметнее сгорбился.
— Робим, — неопределенно сказал он. — А для чего? Чугун во дворе копится. Кому нужен? Я, почитай, жалованья не получал месяца три.
— И робите?
— Пошто же не робить? Образуется. Наши из делового совета в Катеринбург поехали. Может, что-нибудь вырешат. Хотя Швейкин говорит — на Урале скрозь картина такая.
— Худо, — почесал затылок Иван.
— Наведывайся, на примете буду держать.
Заглянул Сериков и на биржу труда. Вот ведь как — отродясь не было в Кыштыме такой конторы, а возникла. Порядка в ней еще установить не успели. Но народ толпится. Собирался зайти в Совет, да раздумал. Какой толк? Будут агитировать в Красную гвардию, Мыларщиков уже предлагал. А ему винтовка опостылела, как злая мачеха. Завернул ее в худой половик и спрятал в подполе. Пить, есть не просит.