Кыштымские были
Шрифт:
— Конечно, — задумчиво согласился Андреев.
— Хожу по Кыштыму — он вроде изменился и не изменился. Наверняка похорошел.
— К нам надолго?
— Да, наверно, до конца лета. Попрошу Аленку подыскать мне старушку, чтоб не скушно было, — улыбнулся Куприянов.
— И подыщу, а что?
— А семья?
Куприянов ответил не сразу. Поднял камушек и бросил его в воду. Круги медленно расходились вширь и таяли.
— Семьи у меня нет. Так уж случилось. Слишком долго прожил на чужбине, хотя, конечно, это не отговорка. Многое зависело и от меня самого. Теперь, по-моему, жениться поздно.
— Ох уж мне эти мудрецы! — воскликнула Огнева. — Видный, красивый — и в старики!
— Но
— Нынче мода на седину.
— Грозится женить вот…
— Женю, не беспокойся. Поедем в Свердловск, найду тебе раскрасавицу. Поискала бы и здесь, но тут у меня мало знакомых.
— Хочу еще в Свердловск съездить, Василия повидать. Может, сам прикатит, коль узнает.
— Васютка потолстел, очки в роговой отраве, вид профессорский.
— Удивительно, но я никак не могу привыкнуть к Аленке. Она в моем представлении все еще ребенок, а эта, — он кивнул на сестру, — какая-то другая женщина.
Брат и сестра сговорились купаться. Андреев отказался. Алексей кинулся в воду первым. Огнева осталась в купальнике. Тело налитое, красивое. Сняла очки, осторожно положила их на платье и оглянулась на Андреева. Глаза ее строго щурились. Огнева помахала ему рукой и сказала:
— Зря не купаетесь, много теряете, — и бросилась в воду, подняв ворох брызг.
Андреев лежал на спине. Небо уходило вглубь прозрачной голубизной. Его необъятность чувствовалась физически. Необъятность, немыслимость расстояний.
Огнева плескалась возле берега, звала Андреева, но он выдержал характер.
Вернулись в Кыштым вечером. Андреев попросил высадить его возле центральной автобусной остановки. Тепло попрощался с Куприяновыми и шел домой медленно, с тревожно-радостным настроением. Интересна была встреча с Алексеем Куприяновым, многое в нем всколыхнула. Приятно было побыть рядом с Огневой. Он с поразительной четкостью мог восстановить ее улыбку, выражение глаз, жесты, интонацию голоса.
Отъезд
Утром, проснувшись, Григорий Петрович несколько минут лежал без движения. Обратил внимание на тишину. Каждое утро привык вставать от крика горлана-петуха. Сегодня же белый забияка безмолвствовал. Неужели мать осуществила угрозу и крикун попал в суп? И беспричинно стало жаль петуха. Представил себе его немигающий внимательный круглый глаз и красный жирный гребень, уверенность, с какой тот держался.
Вскочив с кровати, Григорий Петрович распахнул окно и увидел — мать на завалинке чистит окуней. Кот сидел возле ее ног и, сердито ворча, ел рыбьи потроха.
— Хочу пирог с рыбой испечь, — оказала мать, когда он выглянул в окно. — Коля Глазок вчера привез, на Травакуле нарыбачил.
— А где же петух?
— Я его в сарайку закрыла. Базластый такой и тебе спать не дает.
— Понятно, — улыбнулся Григорий Петрович. — Я уж думал, что ты ему секир башка сделала.
— Пусть до осени погуляет. Эта в очках-то, которая вчерась за тобой приезжала, кто же будет?
— Куприянова.
— Разведенка? Я ведь ее девушкой знавала. Старый старится, а молодой растет. Старикам и на покой пора.
— Еще поживете. Туда торопиться не надо.
— Не надо, — согласилась мать, — только двум-то жизням все одно не бывать. Каждому отмерено свое. И старика видел?
— Видел. К ним Алексей приехал.
— Ишь ты! — не то удивленно, не то недоверчиво покачала головой мать. — Выпустить петуха-то?
После пирога Андреев пошел на Сугомак, без ясной цели, просто так.
Пожалуй, изо всех бесчисленных кыштымских озер Сугомак Григорий Петрович любил больше всех.
Кыштымские озера отличаются дикой красотой. Их обступает лес. Если близко к берегам
Сугомак красивее других, может быть, потому, что рядом с ним высится островерхая гора того же названия, которая в безветренные дни с выразительностью фотографии отпечатывается на глянце озерной воды. И еще с южной стороны берег низменный и вдали просматриваются синие громады главного Уральского хребта. Иногда с тех громад срывается голубой ветер, врывается на озеро и баламутит его. Такие налеты голубого ветра бывают неожиданны и сильны. Озеро сразу густо синеет, по нему, погоняя друг друга, стремительно торопятся к северному берегу волны. От этой стремительности на гребешках вскипают белые барашки. Можно часами стоять на берегу, подставив лицо голубому ветру, и мягкие ласковые брызги будут долетать до тебя, когда слишком ретивая и крутая волна разбивается о прибрежный камень.
— И тогда от синих громадин опешат пролететь над озером белые облака.
Однажды Григорию Петровичу совсем нежданно пришли в голову стихи, немудрящие, правда, но от души:
Над горой Сугомак облака Синевою подбиты слегка. Под горой Сугомак вода, Голубая сковорода. И плывут и плывут облака Над Кыштымом издалека. В неизвестную даль-синеву, Я остаться их не зову. Пусть плывут и плывут чередой Над лесами и над водой.Говорят, будто человек начинает стареть, если его обступают тени прошлого. Но это неправда. Воспоминания о хорошем и счастливом преследуют человека всю жизнь.
Андреева связывает с Сугомаком многое, как, в конечном-то счете, каждого связывает с чем-то своим. И беден тот, у кого нет такой привязанности. Пожалуй, он даже несчастен, такой человек.
Озорной сугомакский ветер, видимо, пел ему свои песни еще в те дни, когда он только-только начинал осваивать мир. Не всегда это наследование проходило гладко и успешно. Вспоминается теплый летний день, ласковое прикосновение ветерка к лицу. На Толстом мысу у берега росла старая сосна. Вода подтачивала ее корни, и сосна рухнула в озеро. Из земли выворотились могучие корневища, да так и замерли на виду. Из воды торчали верхние ветви. Ветер играл волной, стрекозы кружились над ветвями. В камышах пронзительно свистел кулик. То был изумительный мир, который необходимо открывать, то был необъятный мир, который придется еще измерить, это был сказочный мир, в тайну которого следовало проникнуть. И любопытство потянуло Григория на скользкий ствол упавшей сосны, и он даже сообразить не успел, как съехал по нему в воду. Перед глазами поплыли зеленые круги, качались солнечные блики, пробивающиеся сквозь толщу воды. Когда он вынырнул, то схватился рукой за сучок и закричал. На берегу веселилась компания, среди которой были и его родители.