Л?ю?б?л?ю?. Гублю
Шрифт:
— Весь этот месяц я, привыкшая засыпать под тяжестью твоего тела, просто сгорала от желания и одиночества… Я надеялась, что поеду с тобой и разделю тяготы руководства областью, как твоя женщина, но ты, как выясняется, берешь эту драную…
— Не забывайся, она моя жена и мать моего ребенка, — резко поставил он на место зарвавшуюся любовницу.
— Я думала, что нужна тебе, а ты просто пользовался мной, держа свою Лену в в рукаве! Кобель!
— Не заставляй меня лично приехать и разбить твое охеревшее в край лицо, Каролина! — заорал Горин и
— Я просто люблю и ревную тебя, как кошка, Саша. Когда ты приедешь?
— Посмотрю на твое поведение, — уже более спокойно сказал он и повесил трубку.
Он раздраженно потер переносицу, всем своим видом выражая усталость и дурное настроение, которое никак не проходило с самого утра.
— Александр Николаевич, послал бы ее уже, обнаглела совсем, тем более у тебя же новая появилась, — хмыкнул помощник.
— Юра, она сосет хорошо, поэтому пусть посидит в запасе, а новая нежная, юная совсем, ее холить и лелеять хочется, а не за волосы на член насаживать, — рассмеялся Горин, вспомнив Машу.
Он привык быть честным с собой, поэтому признавал, что девчонка очень затянула его. В первую неделю общения Александр Николаевич выкраивал каждый вечер, чтобы увидеть эту милую студентку журфака, услышать звонкий смех и поспорить с ее юношескими утверждениями.
Однако заводило его не только это. С самого первого касания и поцелуя он невероятно сильно хотел ее. Легкий аромат ванили и сладкие полные губы, зеленые как у лисы глаза и просто шикарная упругая задница в купе с тонкой талией делали ее не просто желанной, она становилась наваждением.
Сначала Горин собирался трахнуть ее на втором свидании, потом на третьем, но то работа, то ее мамаша-наседка — всё как будто было против. Это бесило и делало ее еще желаннее.
Когда рабочая поездка подошла к концу, он уже практически сходил по этой соплячке с ума, проводя с ней по полночи, появляясь на встречах с утра помятым и не выспавшимся. Он не раз ловил на себе задумчивые взгляды помощников, но ему было наплевать.
Ему вспомнились слова Сафронова о том, что она просто незакрытый гештальт, и Горин успокоил себя тем, что просто давно был без секса.
Его последняя пассия Каролина, знойная модель, отсутствовала почти целый месяц, а времени на других с этим чертовым назначением совсем не было.
Когда он понял, что и в последнюю ночь поездки у них с Машей ничего не случится, то даже поймал себя на мысли, что готов взять ее силой. В конце концов поцелуи были все интимнее, а влюбленная девчонка позволяла ему все больше и больше.
Только все испортило это ее робкое "я боюсь" и Горин, удивленный ее признанием и совсем сбитый с толку, отступил.
Она была свежим дыханием, неиспорченной, красивой и юной, такой, какой у него никогда еще не было.
"Может и к лучшему, что уеду, не тронув ее?" — подумал он и тут же подумал о том, что на его месте очень быстро может появиться другой.
Александр Николаевич, как и любой
Пусть не сейчас, но она достанется ему, она уже принадлежала ему!
Но тем не менее мысли о том, что ее может хотеть еще кто-то так распалили его, что на прощанье он как мальчишка оставил на Машиной груди и шее целую россыпь засосов, чтобы каждый раз в зеркале видела и помнила о нем. Это было глупо и совершенно не в его стиле, у тому де Горин, привыкший к общению со взрослыми и самостоятельными девушками совершенно не подумал, что на это скажет ее мать, да и по большому счету ему было глубоко наплевать.
Когда утренним рейсом они улетели в Москву, Юрий Иванович, не выдержав, спросил:
— Александр Николаевич, уставший ты. Закрыл гештальт?
— Юра, заткнись. Про эту девочку ничего не спрашивай у меня, — пробурчал Горин, поглядывающий на часы и прикидывающий доставили ли цветы.
— Молчу, шеф. Не дурак, понимаю, — Сафронов знал, что в минуты раздражения шефа лучше не трогать.
Однако по приезду Горин никак не мог выкинуть ее из головы, все время пребывая в дурном расположении духа и задаваясь вопросом: почему не трахнул сразу?
Ему не хватало ее во всех отношениях, и даже парочка бывших девушек не спасали положение. Удивительно, но теперь его раздражали слишком профессиональные стоны и слишком хорошие минеты.
Он хотел неопытную и юную Машу, поэтому так измучившись за неделю, не выдержал и потребовал ее приезда.
Она, вопреки его опасениям, согласилась мгновенно и наплетя строгой матери что-то про подругу, прилетела уже на следующий день.
"Влюбилась, лиса" — удовлетворенно думал он, привыкший к такой реакции девушек на него.
Дело за малым: выгулять и трахнуть, наконец, а то совсем как юнец желторотый, на заднице залип.
Но приехавшая Маша разрушила все его планы.
Несмотря на его уверенность в том, что она будет строить недотрогу, девчонка не ломалась, а отдалась ему в первую ночь с такой искренностью, что это просто ошеломило Горина и снесло ему крышу.
Нет, он и до этого был почти уверен, что Маша девственница, но став ее первым мужчиной, твердо решил остаться единственным.
Каждое ее движение, вздох и изгиб тела как будто специально подходили ему, сводя с ума и принося не просто новизну ощущений, а настоящий, ни с чем несравнимый кайф.
Уже на следующий день Горин сам себе признался, что план трахнуть и бросить ее провалился с треском. Создавалось ощущение, что это не он поймал ее, а наоборот. Он то и дело мысленно возвращался к ночи, проведенной с ней, и каждый раз чувствовал невероятное возбуждение. Он был почти уверен, что это наверняка пройдет, когда сотрется новизна ощущений, но любом случае он хотел очаровать ее молодую и влюбленную еще больше, поэтому осыпал подарками и окружил пристальным вниманием, которое приносило удовольствие в первую очередь ему самому.