Lа Cucina = Кухня
Шрифт:
— Проклинаю тебя материнским проклятием, — прошипела донна Рубино таким голосом, от которого волосы на шее и руках ее сына встали дыбом, как шерсть на загривке у испуганной собаки.
— Ты подонок, — спокойно сказала мать. — Дерьмо. Ты убил моего внука, своего единственного сына. Убил собственноручно. Пресвятой Деве было угодно, чтобы я выносила в своем чреве чудовище. Теперь я проклинаю тебя. Мое проклятие пребудет с тобой вечно. Ты никогда не освободишься от него. Оно будет рядом каждый день. Проснешься ночью и увидишь, что оно сидит в изножье твоей кровати. Оно не оставит тебя в покое. Ты будешь все время оглядываться через плечо. И умрешь в
Произнеся эту речь, донна Рубино снова плюнула и с завидной меткостью угодила дону Умберто во второй глаз. Потом величественно развернулась на низеньких каблуках и навсегда покинула дом своего сына.
Дон Умберто протер глаза. Впервые в жизни он усомнился в своей правоте.
Может, его жена и мать правы? Может он и в самом деле чудовище, убившее свое дитя, плоть от плоти своей? Или он благоразумный человек, вступившийся за свою честь единственно возможным способом?
Если кто-то оскорбил тебя, разве нужно сомневаться, перерезать ли ему глотку, как собаке? Неужели сын не должен уважать отца больше, чем любой посторонний человек? И разве преступление сына не становится от этого еще гнуснее? Неужели он не заслуживает смерти?. Безусловно, дон Умберто поступил порядочно, убив мальчика своими собственными руками, а не поручив это дело одному из своих прихвостней. Разве не так поступил бы любящий отец?
От этих тяжелых раздумий у дона Умберто заболела голова. На лбу выступил пот.
Прав он или не прав?
Мать прокляла его, жена и дочери от него отвернулись, и отныне не будет ему покоя в собственном доме.
Может, сходить в церковь? Пусть Господь наставит его на путь истинный, освободит от сомнений. Он даже встал, чтобы пойти туда, но снова опустился на стул потому, что не был верующим, а фальшивый священник не поможет ему обрести Бога.
Раздумья дона Умберто были прерваны каким-то шумом.
Это я, Роза, рвалась в комнату. Увидев лежавшее на столе тело, я медленно и осторожно приблизилась к нему и стала молча смотреть. Казалось, я лишилась рассудка. Кончиками пальцев я провела по лицу Бартоломео, бормоча что-то невразумительное. Убрала бинты с его шеи и увидела тонкий разрез с запекшейся кровью. А потом истерически завопила и орала до тех пор, пока дон Умберто не угомонил меня пощечиной.
— Вон из моего дома, — прошипел он. — Это ты, шлюха, все устроила. Если бы не ты, мой сын не предал бы меня. Это у тебя, а не у меня руки в крови, и ты не отмоешься до самой смерти. Будь ты проклята до своего последнего вздоха. А теперь вон из моего дома!
Он спустил меня по лестнице прямо на улицу, где меня чуть не затоптали. Я извалялась в пыли и грязи и не могла подняться на ноги, но никто мне не помог. И только через некоторое время Гуэрра и Паче, пробравшись сквозь толпу, помогли мне встать и уйти.
Глава 12
Совершенно не могу припомнить того времени, когда я еще не знала Бартоломео. Мы познакомились в scuola elementare [15] , в классе сестры Пациенцы. В те годы обучение девочек считалось пустой тратой денег, но мама, несмотря на папины возражения, настояла на том, чтобы я пошла учиться.
15
15
Мне было пять лет, и я оказалась единственной девочкой во всей школе. Мы сидели с Бартоломео за соседними партами и очень скоро стали лучшими друзьями.
С самого первого дня мы всюду ходили вместе. Мы делились друг с другом завтраками в тени большого платана на школьном дворе. Я отдавала Бартоломео половину своего пирога или куска сыра. У него всегда были конфеты или шоколадки, и он делил их строго поровну. Иногда он приносил жвачку, которая по тем временам считалась роскошью, и мы жевали ее по очереди. После долгого учебного дня Бартоломео провожал меня домой через маковые поля, неся мой портфель.
Когда мне исполнилось тринадцать, мы стали держаться за руки, а если вокруг никого не было, обменивались невинными поцелуями.
Мама, от которой ничего нельзя было утаить, не одобряла нашей детской дружбы. Бартоломео не нравился ей из-за своего происхождения. Он был из семейства Соньо, а всем в округе известно, что Соньо — уважаемые люди. Иными словами, они — lа famigliа [16] , то есть мафия.
Как и многие другие, мама всю жизнь боялась мафии. В детстве, сидя на коленях у своей матери, она слушала сказки об убийствах, чинимых уважаемыми людьми, а поскольку мама все принимала буквально, эти мифы смешались в ее воображении с реальностью.
16
16 Семья (итал.).
Принадлежи Бартоломео к другой семье, мама сходила бы к его родителям и велела бы их сыну держаться подальше от ее доченьки. Но этих людей она боялась и была бессильна что-либо изменить.
Единственное, что она могла сделать, так это предупредить меня об опасности, а я, разумеется, не придала этому никакого значения. Бартоломео был совершенно непохож на своего отца. Он был спокойным мальчиком, заботливым и добрым. Но мама, не доверявшая никому на свете, была убеждена в том, что его мягкие манеры служат лишь прикрытием для дьявольски жестокого нрава. С ее точки зрения, Бартоломео был способен на шантаж, вымогательство и даже убийство.
Мама была свидетелем множества вендетт, в результате которых некоторые семьи остались без единого сына, наследника их рода. Она боялась, как бы ее Роза не связалась с такой компанией, и делала все возможное, чтобы разрушить наши близкие отношения.
Донна Эванджелина Соньо материнским чутьем угадала привязанность сына ко мне. Но она знала о намерении мужа подобрать для Бартоломео выгодную партию, когда тому исполнится двадцать один год. Она знала, что дон Умберто хочет женить его на донне Софии Вакки, дабы скрепить свой союз с ее отцом, доном Фредо Бакки, еще одним членом восточного крыла lа famigliа.
Кроме того, донна Эванджелина знала, что ее муж не отступится от своей цели только по той простой причине, что его сынок влюблен в другую девушку, да еще и крестьянку. Она знала, что ее супруг всегда поступает так, как считает нужным, а если ему вставляют палки в колеса, тут уж любому не поздоровится.
Если Бартоломео что и унаследовал от отца, так это упрямство и силу воли. Так что у донны Эванджелины были все основания бояться последствий неизбежного столкновения отца с сыном, и она молила Пресвятую Богородицу о заступничестве.