Лабиринт Факиров

Иванова Варвара

– Сам сможешь пить? – Настасья поставила рядом с раненным товарищем ведро, – пойду за грушами.

– И яблоками! – поспешил уточнить телепат.

«Смертельно больной воин, ка-ак же!» – ехидно подумала вышедшая в коридор девушка из другого мира.

«Если ты не вернёшься, я умру, – вмешался в её мысли Богдан, – от душевных мук, и от телесных страданий».

Выйдя из мрачного коридора, Ася огляделась в поисках того, что могло бы сыграть роль корзины. Но у заброшенного театра не разбивали костры отдыхающие и отчаянные искатели приключений, не оставляли после себя гор мусора весело пирующие студенты. Этот

мир ещё был чист.

И девушка стала складывать спелые яблоки и груши в подол платья, выбирая фрукты без повреждений, стараясь не испачкать наряд. Впервые Настя пожалела, что не выбрала в магазине платье в пол, в тот подол яблок поместилось бы гораздо больше.

– На какие только изобретения голод и нежелание много раз выходить в сад не толкают человека. – встретил появление Стаси телепат. Он по-прежнему лежал на полу, и смотрел в сторону двери, боясь лишний раз пошевелиться. Девушка прошла вдоль стен и, приблизившись к столу, стала выкладывать найденное в саду. Богдан даже не пытался повернуть голову в её сторону, только когда он услышал хруст разгрызаемого яблока, блондин подал голос:

– А накормить несчастного калеку?

– Тебе грушу или яблоко? – спросила Ася. Молодой человек задумался, и с трудом повернулся лицом к Насте:

– Груши мягче, но я люблю яблоки. – и он, рыча и ругаясь, сумел сесть, и навалился спиной на ножку стола.

– Не стоило тебе уходить из дома, художник. – вздохнула Настя. Телепат не согласился:

– Ты же ничего обо мне не знаешь, как можно делать выводы?

– Может, ты мне расскажешь? – предложила девушка, – об этом мире, о себе…

– Ну, слушай, – ухмыльнулся Богдан, – чего только не делал ради взгляда прекрасных глаз, но сказителем быть до сих пор не приходилось.

– Не думала я, что ты такой… – Анастасия задумчиво посмотрела в окно, пытаясь найти слово, – жаждущий внимания дам.

– Я очень влюбчивый, – легко признался юноша, – разве ты ещё не заметила? Я же с первых секунд знакомства уже без ума от тебя. Всё ещё ждёшь подробностей из прошлого? Тогда слушай, развлеку тебя историей своей жизни.

Город мой похож на настоящий лабиринт. Однажды войдя – заблудишься, и останешься в нём жить. Так многие и остались. Я не шучу!

Родился я в дворянской семье, отец – доблестный генерал Лейн, и мои старшие братья с детства его адъютанты. А я проявил склонность к рисованию, и лет в восемь отправили меня родители в подмастерья знакомому художнику, живущему на другом конце лабиринта. Наверное, чтобы пореже видеть неудавшегося отрока.

Я прекрасно смешивал краски, и скоро стал настоящим учеником. Лет с семнадцати учитель Рилих доверял мне закладывать тона не только пейзажей, но и портретов. В восемнадцать лет, будучи подмастерьем, наставник рекомендовал меня господину Вениамину Венгеру и, выполнив его заказ должным образом, я получил через год статус свободного художника. С тех пор я и гуляю по свету, делаю, и продаю зарисовки, ищу применения своим умениям.

Хотя, зачем я приукрашиваю? Если бы жизнь моя была так проста, как сейчас я тебе рассказываю, Богдан Лейн называл бы себя самым счастливым человеком!

Венгеру требовался талантливый художник и скульптор для оформления домашней церкви, и сада для поместья. Мои эскизы вызвали восторг господина Вениамина и его супруги. А я молил всех лунных

богов, чтобы я не подошёл графу, не понравился. Я с первой секунды, как взглянул на Селену Венгер, понял, что погиб. Её серые прекрасные глаза, золотистые светлые волосы, нежно-розовые губы, до голубизны белая кожа очаровали меня. Во снах я видел её, наяву грезил лишь о ней… Я боялся сойти с ума. Рисовал – и с листа на меня смотрела она!

Две скульптуры в саду, из белоснежного мрамора, имеют черты Селены. Семь из восемнадцати лунных божеств смотрят на вошедших в церковь её глазами. У пятнадцати её овал лица, у трёх такие же губы… Мать-Луна простирает прекрасные руки, так похожие на руки Селены, к вошедшим. Граф Вениамин не мог не заметить слишком явного сходства, а влюблённый художник не мог не изображать любимые всем сердцем черты.

И по-прежнему чета Венгер приглашала ученика Рилиха к столу, они оба учтиво вели со мной беседы, интересовались, и восхищались моей работой. А я не мог смотреть на Селену, щёки мои сразу же заливались краской от смущения, и чувства вины. Я не должен был так любить её!

Но всё проходит, роспись церкви была завершена, а сад украсили мраморные статуи танцующих дев. Мне оставалось покинуть дом милостивых Венгер, не прогнавших юного художника за его дерзость. Господин Вениамин очень хвалил меня, когда приходил Рилих, а графиня Селена пророчила мне великое будущее.

В последний день, когда я покидал мастерскую, она осталась почти пустой. Все вещи мои были увезены, но в центре стояла небольшая скульптура из мрамора, изображавшая супружескую чету Венгер. Они оба по-настоящему были красивы, жаль, что в церкви нет никого, напоминающего молодого графа, лишь божества с чертами его супруги.

Затем меня ждало тяжкое расставание, со ставшим родным за долгие годы, Рилихом, с мальчишками-подмастерьями, и моими товарищами-учениками. Возвращение домой оказалось тяжёлым. Я часто приезжал во время учёбы к отцу, для этого требовалось лишь пересечь город. Но это были краткие визиты, я не оставался навсегда. Теперь я ехал на телеге мясника, со скудным своим скарбом, и осознавал, что тихая привычная жизнь кончена, и необходимо жить самостоятельно. Пора добиваться признания, и через пару-тройку лет заводить мастерскую, готовить в ученики первых подмастерьев.

Я недолго оставался дома, через пару недель меня вновь окружали поля и сёла, а руки быстро зарисовывали то интересное, что подмечал глаз. Эти картинки хорошо расходились на ярмарках, и вскоре я смог перебраться в соседний город.

Тут же мне заказали портрет красивой знатной дамы, и я рисовал её не один месяц. Жил в бедном квартале у вдовы, с тяжело больной дочерью, лет пятнадцати-шестнадцати. У Эсми была чахотка, но она надеялась, что не умрёт. Наивное, светлое существо! Мы часами общались, и я понял, что очарован ею. Тогда мною овладело вдохновение, и буквально за ночь был готов небольшой портрет. Он дался мне легко, ведь во время бесед я часто зарисовывал свою подругу. И вот, однажды, я шёл на временную квартиру в хорошем настроении: та дама осталась довольна моей работой, и заплатила сполна. Я собирался порадовать Эсми и её мать. Размышлял, где бы купить гуся, торжественно вручить созданный ночью образ возлюбленной… но когда я пришёл, девушка умирала, она уже не узнавала ни меня, ни маму…