Лабиринт Мёнина

Фрай Макс

Платить, впрочем, не пришлось. По крайней мере моя жизнь осталась при мне, а больше ничего и не требовалось.

Когда тьма рассеялась, я обнаружил, что лежу в постели, укрывшись чуть ли не дюжиной одеял, зубы мои лихорадочно стучат, тело пылает, а разум в смятении вцепился в первую попавшуюся словесную конструкцию: «Вечность — это безумие, а время подобно воле, которая способна его обуздать».

Кое-как приведя мысли в порядок, я осторожно огляделся по сторонам, а оглядевшись, увидел, что нахожусь в маленькой светлой комнате с большим окном, за

которым плескалось предзакатное небо. Голые светлые стены, лазурный потолок и янтарно-желтое ковровое покрытие позволяли надеяться, что это жилье принадлежит мне и никому больше: слишком уж все это соответствовало моим представлениям об идеальном интерьере. Судя по всему, я был серьезно болен, но это меня не пугало: справляться с болезнями я научился довольно давно — как говаривал сэр Джуффин Халли, это же азы!

Несколько дней я провел, можно сказать, по ту сторону добра и зла, однако в конце концов мне удалось привести себя в порядок. Справился я и с памятью, которая, воспользовавшись моей телесной слабостью, попыталась спрятать подальше события последних лет, и с предательским разумом, возомнившим, будто он может заставить меня поверить, что Ехо, Кеттари, Магахонский лес, болота Гугланда, равнины Пустых Земель, Темная Сторона Мира и ее таинственная Изнанка, пески Красной Пустыни Хмиро и мостовые Черхавлы, высокие стены Харумбы и сумерки Тихого Города были всего лишь галлюцинациями тяжело больного человека. Но эта ловушка не сработала: я уже давно научился знать правду, вместо того чтобы смутно о ней догадываться…

Так что я вытащил свои воспоминания на поверхность, заботливо перебрал, отряхнул от пыли и разместил на виду: забывать я не собирался ничего. Мне было необходимо помнить все, до малейших деталей, поскольку с того момента, как я окончательно убедился, что судьба занесла меня в Мир, который по милости Джуффина я должен был считать своей родиной, у меня появился грандиозный план по спасению Мира. Господину Почтеннейшему Начальнику Тайного Сыска такое и в страшном сне не могло привидеться!

«Решаем все проблемы. Быстро. Недорого, — с недоброй ухмылкой сказал я своему отражению в зеркале. — Тоже мне нашли Атланта — Мир на плечах держать. Нет уж! Пусть тысячи, десятки тысяч Вершителей захотят, чтобы он существовал на самом деле. Пусть не верят, что это возможно, тем более страстным и неуправляемым станет их неосознанное желание. Если уж в этом Мире Вершителей что блох на собаке, пусть приносят хоть какую-то пользу. А моему хребту найдется другое применение, как ты считаешь?»

Зазеркальный двойник флегматично пожал плечами: дескать, поживем — увидим. Я ободряюще подмигнул ему и засел за работу.

Это было хорошее решение — хотя бы потому, что с того вечера у меня не оставалось ни сил, ни свободного времени для душевных мук. А воспоминания, вместо того чтобы бездарно терзать мою изрядно затвердевшую сердечную мышцу, шли в работу, как старая мебель в печь.

Жизнь моя была скудна людьми и событиями, что, честно говоря, совершенно меня устраивало. Найти равноценную замену всему, что потерял, я не рассчитывал, а меньшее меня бы уже не устроило.

И черт с ним.

Эпилог

Минуло

почти три года с тех пор, как я засел за работу, и ровно два с того момента, когда я впервые увидел на книжном лотке свою писанину, заключенную в темницу неописуемо уродливой пестрой обложки. В той части Вселенной, где я обитал, наступил сентябрь — время ветра и спелого винограда; дни, когда по щекам моего двойника, обитающего в вечной тьме под опущенными веками, текут слезы, но мои глаза, оконные отверстия, из которых он выглядывает наружу, остаются сухими.

Нет нужды говорить, что сентябрьская ночь — не время для сна. Если я не отправляюсь на прогулку, то сижу на подоконнике и смотрю на луну — хорошо хоть в голос не вою!

В одну из таких сентябрьских ночей в мое настежь распахнутое окно влетела сова. Вернее, я сначала подумал, что это сова. Мягкая толстая птица оказалась буривухом, я понял это сразу, но отказывался верить очевидному.

Но я сохранял спокойствие, и не только внешнее. Нормальная реакция человека, который каждое свое утро начинает со зверской расправы над чахлыми ростками надежды. Выжидающе смотрел на птицу, словно она была не событием моей единственной и неповторимой жизни, а кадром из какого-нибудь голографического фильма, который крутят мои соседи (как всякое невежественное дитя прогресса, я готов вообразить любое техническое новшество задолго до того, как оно будет изобретено).

— Неужели ты мне не рад? — удивленно спросила птица.

— Я бы обрадовался. Но если дам волю чувствам, то умру, — честно сказал я. — Поэтому я еще какое-то время не буду радоваться, ладно? Пусть все происходит постепенно.

— Пусть, — согласилась птица. — Хочешь узнать новости?

— А разве ты — это не главная новость? — Губы едва повиновались мне, но я как-то умудрялся говорить спокойно, даже вяло. Это спокойствие было сейчас единственным мостиком, все еще соединявшим меня с плохонькой — но уж какая есть! — реальностью.

— Кто знает… — откликнулась птица. — Джуффин просил меня передать тебе, что ты свободен от всех предыдущих обязательств. Если захочешь, можешь наведаться к нему в гости. Можешь даже остаться, если тебе снова понравится в Ехо. Наш Мир уже тверд и надежен, насколько вообще может быть надежной такая зыбкая штука, как любой обитаемый мир. Джуффин знает, что ты для этого сделал. Он восхищен. Говорит, что недооценил тебя, твоих земляков и возможности литературы как таковой. Теперь мы все можем быть совершенно уверены, что действительно существуем. Странное ощущение, надо сказать!

— Черт с ними со всеми, — сказал я, робко прикасаясь к мягкому оперению птицы. — Ты существуешь — вот это действительно важно. И будешь существовать всегда.

— Ну уж — всегда, — с сомнением сказала птица. — Не думаю, что я бессмертна.

— Бессмертие, если верить моему предшественнику Мёнину, всего лишь игра в прятки со смертью, — улыбнулся я. — А из нас с тобой получатся хорошие игроки.

— Прежде чем толковать о бессмертии, предложи даме пожрать, — усмехнулась Меламори, спрыгивая с подоконника. — Я дюжину дней постилась, пытаясь увидеть этот сон.