Лабиринт смерти (сборник)
Шрифт:
— Вы желаете присутствовать при казни?
— Нет.
— Я мог бы устроить для вас специальную кабину, откуда вам все было бы видно, но где вас никто…
— Я посмотрю ее по внутренней телевизионной сети.
Варне прищурился.
— Значит, вы не желаете, чтобы ее транслировали по обычной, общепланетной сети? Чтобы все ее видели?
— Ах да, — хмуро кивнул Грэм. — Разумеется — это же самое главное, так ведь? Ладно, я просто посмотрю ее, как и все остальные. Этого мне волне достаточно.
— Что же касается типографии
— И увидеть, сколько там старых друзей, — закончил Грэм.
— Возможно, вы пожелаете навестить их в тюрьме.
— В тюрьме! Неужели все непременно должно заканчиваться тюрьмой или казнью? Разве это правильно?
— Если вы имеете в виду «так ли это происходит?» — тогда ответ утвердительный. Если же вы имеете в виду…
— Вы знаете, что я имею в виду.
Размышляя, Варне проговорил:
— Мы ведем гражданскую войну. В свое время Авраам Линкольн заключил в тюрьмы сотни и сотни людей, причем без надлежащих судебных процессов, — и все же он до сих пор считается величайшим из президентов Соединенных Штатов.
— Но он постоянно миловал преступников.
— Вы тоже можете это делать.
— Хорошо, — осторожно произнес Грэм. — Я освобожу всех, кого я знаю из захваченных в типографии на Шестнадцатой авеню. И они никогда не узнают, почему.
— Вы слишком добры, господин Председатель Совета, — заметил Варне. — Распространить свое благоволение даже на тех, кто теперь активно работает против вас…
— Я гнусный ублюдок, — проскрежетал Грэм. — Мы оба прекрасно это знаем. Так оно и есть — ладно, черт побери. Вместе с этими людьми я провел много славных деньков; мы получали много радости и веселья от напечатанных нами текстов. Мы веселились, когда делали туда смешные вставки. Теперь все тексты казенные и скучные. Но когда я был там, мы… А–а, будь оно все проклято! — Он погрузился в молчание. «Что я здесь делаю? — спросил он самого себя. — Как же я оказался в таком положении, со всей этой властью? Я вовсе не был для этого предназначен. Впрочем, — подумал он, — возможно, и был».
Торс Провони проснулся. И ничего не увидел — лишь черную пучину вокруг. «Я внутри него», — сообразил он.
— Верно, — подтвердил фроликсанин. — Мне стало тревожно, когда ты заснул — как ты это называешь.
— Морго Ран Вилк, — обратился Провони в темноту, — ты зануда. Мы спим каждые двадцать четыре часа; мы спим от восьми до…
— Я знаю, — перебил Морго. — Но представь себе, как это выглядит: ты постепенно теряешь свою личность, твой сердечный ритм замедляется, пульс падает — все это слишком похоже на смерть.
— Но ты же знаешь, что это не смерть, — вставил Провони.
— Но это ментальное функционирование настолько изменчиво, что вызывает у нас тревогу. Пока ты спишь, в тебе происходит необычная и бурная ментальная деятельность, которую ты сам не осознаешь. Вначале ты вступаешь в мир, который в какой–то степени
— Другими словами, — сказал Провони, — во сне.
— Этот вид сна представляет собой что–то вроде подведения итогов прошедшего дня: что ты сделал, о ком думал, с кем говорил. И он нас не тревожит. Тревожит нас следующая фаза. Ты опускаешься на более глубокий внутренний уровень, сталкиваешься с персонажами, которых никогда не знал, оказываешься в ситуациях, которые никогда тебе не встречались. Начинается дезинтеграция твоей самости — тебя как такового; ты сливаешься с некими изначальными сущностями богоподобного типа, обладающими чудовищной силой; пока ты находишься там, существует опасность…
— Коллективное бессознательное, — перебил Провони, — открытое величайшим мыслителем человечества Карлом Юнгом. Проникновение в прошлое до момента рождения — назад, в другие жизни, другие места… населенные архетипами, как Юнг назвал…
— А подчеркнул ли Юнг в особенности то, что какой–нибудь из этих архетипов мог в любой момент поглотить тебя? Причем воссоздания твоей самости уже никогда бы не произошло снова. Ты остался бы лишь ходячим и говорящим придатком этого архетипа.
— Конечно, он подчеркнул это. Однако архетип берет верх не во время ночного сна, а в течение дня. Когда они появляются в дневное время — тогда–то ты и уничтожен.
— Другими словами: когда, бодрствуя, ты спишь.
— Ну да, — неохотно согласился Провони.
— Значит, когда ты спишь, мы должны защищать тебя. Почему же ты противишься тому, что я окутываю тебя в этот промежуток времени? Я забочусь о твоей жизни; ты устроен так, что можешь потерять ее после какой–нибудь одной–единственной авантюры. Твое путешествие к нашему миру — ужасная авантюра. Если говорить о статистике, то тебе не следовало идти на такой риск.
— Однако я это сделал, — заметил Провони.
Тьма стала расползаться, пока фроликсанин покидал его. Провони уже различал металлическую стенку корабля, большую корзину, использовавшуюся как гамак, приоткрытый люк в кабину управления. Это его корабль, «Серый динозавр», давно уже ставший его миром. Кокон, в котором он проспал изрядное время.
«Удивились бы они теперь этому фанатику, — подумал он, — если бы только могли видеть его, вытянувшегося в гамаке, с недельной давности щетиной, волосами до плеч, грязным телом, в засаленной, еще более грязной одежде. Вот он, спаситель человечества. Или, скорее, некоторой части человечества. Той части, что до сих пор подавлялась… А как там сейчас? — задумался он. — Удалось ли Низшим Людям получить какую–нибудь поддержку? Или большинство Старых Людей примирились со своим жалким положением? И Кордон, — подумал он. — Что, если великий оратор и публицист уже мертв? Тогда, вероятно, все движение умерло вместе с ним.