Лабиринт. Войти в ту же реку
Шрифт:
По широкой, всем своим видом и добротностью, внушающей уважение лестнице, «взлетел» наверх. Второй этаж. Отдышался. Нет, не запыхался. Нервы! Предчувствие встречи с любимой, заставило сердце часто стучаться в груди. Нажал на кнопку звонка, едва различил узнаваемую мелодию за тяжелым дверным полотном.
Дверь открылась. Близорукий, лучистый взгляд встретил его на пороге. Оля! Словно школьник, с волнением протянул вперед букет цветов.
— Миша…
— С праздником тебя, родная!
На мгновенье зарыла мордашку в цветы, вдохнула аромат роз. Ухватила за рукав куртки, повлекла в квартиру.
— Заходи.
Выдохнул, пытаясь унять сердцебиение:
— Соскучился!
Улыбнулась ему, пряча
— Как? Уже?
— Ты бы знала как!
— Знаю, милый! Сама вся извелась, зная, что придешь. Снимай куртку. Проходи. Я пока цветы в вазу поставлю.
Из кухни послышалось громкое шуршание воды, а Михаил в это время с интересом знакомился с тем, как живут настоящие «буржуины» с партбилетом в кармане и коммунистическим окрасом души.
Высокий потолок впечатлил сразу. Что «воздушно» не скажешь, но точно внушительно. Сразу двинул в зал, останавливаясь на пороге. Конечно, современная мебель начала двадцать первого века ни в какое сравнение не идет с мебелью конца «застоя», но все же… обстановка характеризовала хозяина не только в финансовом плане. Гобеленовый гарнитур из двух кресел и раскладного дивана, прозванный в народе «мягкий угол», вписывались в габариты гостиной, как влитые. «Стенка» модная, не полированная, лишь чуть «отливала» благородством дубового шпона. Возможно румынская или югославская. Ее стеклянное «нутро», по самое «не хочу» напичкано хрусталем, в тандеме с люстрой богемского стекла, бликовавшим при электроосвещении комнаты. Телевизор «Sony Trinitron», естественно забугорной сборки. Музыкальный проигрыватель. Вот магнитофон подкачал — бабинное чудо техники, хозяин уж мог бы постараться и давно заменить хотя бы на скромный кассетный «Sharp». Нда! Жилье бизнес-класса в разгар застоя. Из общей «атмосферы» мещанства, ярким пятном выделяется картина в золоченой раме на стене. Похоже, написана еще до «торжества» революционных событий в Питере…
Руки подруги, просунулись подмышками, обняли его. Ольга прижалась к спине. Так тихо подошла, что и не услышал ее шагов.
— Кофе будешь?
— Буду.
Нежно отведя ее руки от своей груди, обернулся к ней. Обнял. Сказал не громко:
— Только пойдем на кухню. Гостиная у тебя конечно впечатляет, но сидеть в этом музее, совершенно нет настроения.
— Я так и думала.
Яркая модная кухня, на которой так удобно готовить. «Вытяжка» — по нынешним временам вещь необычная, мало у кого такой аппарат встретишь. Большой холодильник, «Розенлев». Насколько помнил, девятьсот рэ, как с куста! Простому смертному копить до морковкина заговенья! Сидели, болтали, пили кофе. Михаил откровенно любовался Ольгой, одетой по-домашнему и будучи сама удивительно домашней болтушкой, близоруко щурившейся глядя ему в лицо. Вот уж действительно, что значит, когда мозги у тебя не семнадцатилетнего юнца, а умудренного жизнью мужчины! Был бы действительно пацаном, уже б давно «нарезал круги» вокруг вожделенного «объекта», восторженно поскуливая от переизбытка чувств и только одного желания. Каретникову этого было мало. Он как губка впитывал само присутствие любимой, ее слова, мысли, ее запах и вот этот близорукий взгляд. Он психологически понял, Ольга ему благодарна особенно за это. Не имея друзей, долгое время находилась в «золотой клетке», когда некому толком сказать лишнее слово, посоветоваться, поплакаться по-бабьи, в конце концов. Он в этот поздний вечер стал для нее той отдушиной, которая лечит уставшую душу. Была бы она «пустышкой», давно претерпелась ко всему. Только она другая. Взяв ее руку в свои, нежно погладил, поднеся к лицу, стал целовать. Не отвлекаясь, слушал о чем она ему рассказывает.
— …Еще в институте встретила его. Все девочки курса завидовали. Красавец мужчина, старше меня. Цветы, комплементы, подарки. А я глупая, девятнадцать лет.
— Поэтому у тебя утром такое настроение было?
— Сказал, что в командировку едет. Мол, «поезд дружбы» к шахтерам Селезии отправляется сегодня. Только я не совсем поглупела. Ну и доброжелатели нашлись, нашептали, что делегация только девятого марта из Ворошиловграда отъезжает. Устала от такой жизни, от вранья, от постоянных его пьянок.
— Ушла бы.
— Шутишь? Кто позволит? Он бы и сам рад развестись, только партийное начальство… Там! Наверху! Такого не допустит. Все-таки один из секретарей Горкома партии. Такое пятно на всех ляжет.
Поднявшись с табурета, придвинулся к ней, обнял.
— Солнышко!
Сграбастав Ольгу, поднял на руки, заставив «спрятать» лицо у себя на груди. Больше не желал просто разговоров. Хотел любви с дорогой его сердцу женщиной.
Уже на пути в спальню, одежда слетая с них и падая на пол, образовала дорожку следов. Ладонью ударил по выключателю на стене, включив свет в комнате.
— Зачем… — пролепетала, как в тумане.
Вот наконец-то и кровать. Михаил, стянув трусики с Ольги, осыпал ее живот поцелуями. Приняв правила игры, женщина извивалась в его руках от приятной щекотки. Может быть чуть грубовато схватил Ольгины бедра с внутренней стороны, раздвинул ей ноги. Она уже не стеснялась его, позволила рассмотреть свои прелести.
— Да, ты у меня оказывается натуральная блондинка. В школе этого не заметил.
— Глупый!
— Извини!
Половые губы в обрамлении рыжеватых волос, исходили влагой, набухли от желания. В Советском Союзе секса не было, по всем письменным источникам доказанный факт. Святой дух тоже оставался как-то в стороне от людских желаний и деяний. Отчего тогда в семьях появлялись дети — загадка, скрываемая за семью печатями.
Михаил чувствовал пьянящий запах женщины, его любимой женщины. Несколько раз провел языком по раскрывшемуся бутону женского «цветка».
— О-ох! Что ты делаешь? — спросила испуганно, наверное никогда не испытывала такого. — Миша… Миша, пожалуйста…
Застонала, едва сдерживаясь, чтобы сильней не прижать рукой его голову к себе между ног. Между тем Михаил не хотел быть в постели чистым «миссионером». Его язык опустился к узенькой дырочке, раздвинул ее и поднялся вверх к клитору, лишь самым кончиком лаская его. Ольга громко застонала, а Каретников по запаху ощутил что она «потекла». Кончила! Вот теперь можно было доставить удовольствие и себе.
Медленно посунув свое тело вверх, грудью ощутив мягкий шелк влажных волос внизу ее живота. Ее широко раскрытые глаза, удивленные, но счастливые и чуть влажные, могли сказать о многом.
— Миша…
Ольга всхлипнула, закусив нижнюю губу. Ей было слишком хорошо, до этого она со своим мужем никогда не испытывала подобного ощущения. Алексей не особо переживал по поводу удовлетворения жены, да и спали они с ним не так уж и часто. Иногда в голову ей приходила мысль, что живет он с ней как с женщиной, больше из-за штампа в паспорте, воспринимая, как красивую вещь в интерьере квартиры. Привычка и партия — совесть народа, редко сподвигала к половому акту с законной женой.
— Любимая!
Долгим поцелуем приник к ее устам. Вздыбившимся естеством своим, проник в «сладкую норку». Оба вскрикнули, после чего начали двигаться навстречу друг другу. Михаил тяжело дышал, по телу пробежались мурашки. Ольга сама от себя не ожидала, кусала мочки его ушей, целовала шею, сильную грудь, никак не похожую на грудь парнишки-школьника. При каждом движении, изрядно намокшая киска Ольги неприлично громко хлюпала. В этот миг она будто бы умирала и вновь оживала от удовольствия.