Лабиринт
Шрифт:
Вика притихла. Она не учла, что Дикарь не простит ей измены, как и она ему не прощает. Нужно было немедленно что-то придумать, отразить нападение.
— Господи! Это Дикарь тебе внушил, когда трахал? — сказала Вика с непревзойденным самообладанием, даже не повернув головы к Арине. — Так он это от ревности. Рога нащупал, и бодаться охота…
— Заткнитесь вы, дуры, — цыкнул на девчонок непохожий сам на себя после драки Гвоздев, — уши завяли вас слушать. Выйдите в коридор и делитесь впечатлениями…
И вдруг Сонечка зарыдала. Она даже не плакала, а выла, надрывно и протяжно, по-звериному, и водворившаяся в классе тишина наполнилась такой кладбищенской трагичностью, что перехватывало дыхание.
Светлана Георгиевна, как назло, задержалась, а когда пришла наконец, то,
Она вела урок в непривычном, немыслимом темпе, никого не вызывая к доске и ничего не рассказывая, но забрасывая класс вопросами и на лету схватывая ответы.
Светлана Георгиевна пыталась не впрямую, иносказательно говорить о жизни и их поведении, отчаявшись по-иному прорваться к их сознанию.
— Итак, вы прочитали драму Пушкина «Пиковая дама». Поняли вы, какие злодейства совершил Германн? Кто скажет? Гвоздев… Правильно. Он стал причиной смерти старой графини. Еще… — Интонацией Светлана Георгиевна торопила ребят. — Настя Скворцова… Верно. Германн обманул девушку, растоптал ее чувства… Но помните, Томский говорит о трех злодействах, найдите это место в тексте… Так… «Этот Германн, — продолжал Томский, — лицо истинно романическое: у него профиль Наполеона, а душа Мефистофеля. Я думаю, на его совести по крайней мере три злодейства…» Какое же третье? Чижевская… Умница! Германн надругался и над собой. Он сошел с ума. Читаем у Пушкина: «Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: «Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!..» Отчего же Германн сошел с ума? Ну, кто скажет? Васильева… Молодец! Совершая злодейство по отношению к другому, неизбежно совершаешь злодейство и по отношению к себе. Я рада, что вы это поняли. Распад личности неизбежен, хотя сам человек может и не замечать этого. Проследим, как меняется Германн. Прочтем соответствующие места из текста… «Он имел сильные страсти и огненное воображение, но твердость спасла его от обыкновенных заблуждений молодости…» Дальше: «Будучи в душе игрок, никогда не брал карты в руки…» Но… «анекдот о трех картах сильно подействовал на его воображение… И… на другой день вечером он думал, бродя по Петербургу: «Что, если графини откроет мне свою тайну?.. Почему же не попробовать счастья?..» Германном завладевают дурные чувства… Кто знает, какие?.. Семушкина, пожалуйста. Так… Во время отпевания графини Германн не чувствует раскаяния, но… Читай. «Он не мог совершенно заглушить голос совести, твердивший ему: ты убийца старухи!» Голос совести! Запомните это! Он не дает покоя! Он сводит с ума!..
Вика с откровенной ненавистью посмотрела на Светлану Георгиевну: «Как бы ей самой не сойти с ума. У нее девчонка в детском саду пасется, так Рембо, если я хорошо попрошу, найдет для нее пастуха построже детсадовской воспитательницы… И Светлану рембовские ребятки, вроде Смурного, пощупают, чтоб поменьше трепалась!.. Пойду к Сидоренко, — уже не давая себе отчета, все больше стервенела задетая за живое Вика. — Внушу ей, что во всем виновата Светлана. Пригрела Васильеву, потакает ей, а пока Васильева в классе, покоя школе не будет…»
После урока литературы, даже не взглянув на Светлану Георгиевну, Вика прошмыгнула мимо нее в коридор и прямиком направилась к завучу. У нее, сказавшись больною, Семушкина отпросилась домой. Но домой идти и не подумала. Побежала к Рембо.
Днем Рембо, как правило, околачивался в подвале один. Можно было поговорить без свидетелей. Вика уже не могла отделаться от казавшейся ей весьма удач ион затеи.
Колюня боится выдать Дикаря, не явился даже в школу, чтоб не сболтнуть лишнего. Но если Рембо разрешит Колюне не приносить ему «адидасы», то Пупок, как миленький, выложит, где хоронится Дикарь. И они через своих стукнут милиции, отомстят за измену… Кто докажет потом, что это их рук дело. Вину они перекинут на Светлану, которая, как фашистка, пытала Соньку, а Сонька не снесла пытки, в истерике всех заложила. Очень правдоподобно! И не исключено, что именно так и случится…
Но Рембо, как ни странно, Викулю не поддержал.
— Ты опоздала, девочка, — сказал
— Да, но он предал нас, он предал тебя, Рембо! — вспылила Вика, но тут же взяла себя в руки. — Я думала, ты отомстишь за меня… и за себя…
— Не будем торопиться, — отверг доводы разъяренного самолюбия Вики Рембо. — Зачем нам брать лишний грех на душу? Дразнить гусей? Ментов шевелить? Ты умная девочка. Ты умеешь мыслям своим пристраивать ножки. — Рембо опустил веки, и из-под опущенных век поползла по его одутловатому лицу загадочная улыбочка. — Мысли твои раньше тебя прибежали ко мне, ловко ты это устроила. Так и действуй. Все попривыкнут к тому, что Дикарь кого-то изнасиловал или хотел изнасиловать… Слухи — великая сила! Броню прошибает! А ты внуши всем, что Дикаря его же дружки или его девочки заложили. Он горяч и крут, голову потеряет, и мы без трудов поимеем то, что хотим. Поняла?
Рембо, не поднимая век, поманил Вику к себе, усадил на колени, сказал в самое ухо:
— И Денечку не обижай, он славный мальчик, ты ему нравишься. А Кувалду не трогай. — Рембо понизил и без того тихий свой голос. — Арину эту, Васильеву, не задевай больше. За нею кое-кто стоит. Остерегись Аринку. Это приказ!
4
Арина уже проклинала себя, что связалась с малахольной Чумой. Пустяк и тот вырастает у нее до размеров трагедии, а тут не пустяк. Втемяшилось Соньке, что она потеряла себя, обесчестилась. И распирает ее, чокнутую, того гляди, разорвет на куски от неосторожного прикосновения, как невесомый воздушный шарик. Стоило Семге бросить дурацкую реплику, чуть подначить, на пушку взять, и Сонька воет уже, наводит тень на плетень. А вечером мать приласкает, приголубит ее, Сонька размякнет и выложит всю подноготную. Но еще раньше, после уроков, Светлана, послушав ее вой, не дура, все поймет и по капле выжмет признание. И тогда им всем несдобровать…
Зарывшись в сумбурные размышления, Арина не сразу услышала, что учительница литературы назвала ее фамилию и, значит, пришла ее очередь отвечать на очередной вопрос. «Пиковую даму» Арина до конца не дочитала, но слушала оперу Чайковского и содержание пушкинской драмы знала. Память Арине досталась от природы отменная. Она схватывала все на лету и вспомнила теперь, что, давая задание по внеклассному чтению, Светлана Георгиевна сказала: «Подумайте, можно ли сохранить себя, уничтожая другого?» Ясное дело, нельзя. Арина воспользовалась подсказкой и, не задумываясь, повторила учительскую фразу в утвердительной форме: «Нельзя сохранить себя, уничтожая другого». Она пробормотала это почти машинально, скороговоркой, но у Светланы Георгиевны была привычка при перекрестном опросе повторять сказанное ее учениками. И совершались чудеса. Сбивчивые, обрывочные, косноязычно высказанные мысли в устах Светланы Георгиевны становились внятными, глубокими и даже изящными. Делала она это незаметно, как фокусник, да еще и подбадривала всех похвалой: «Молодец, правильно», «Очень верная мысль», «Лучше не скажешь».
Когда Светлана Георгиевна похвалила Арину, развив и обогатив ее краткое высказывание, у Арины защемило сердце. Что Светлана хотела сказать ей, когда внушала, что после злонамеренного действия человек и вздохнуть не успеет, распадется как личность? Она считает ее злодеем? Негодует или предостерегает? Может, поговорим, начистоту, без обиняков? Посоветоваться? Над Сонькой же никто не насильничал. Ей самой хотелось в компанию, надоело одной прозябать. Веселилась она, выпила, анекдот даже рассказала. И парень ей понравился, она сама к нему липла, тащилась от его поцелуев. И не была против лечь с ним в постель. Но если Сонька не подтвердит этого, никому ничего не докажешь. Не поверят ребятам, и ей на поверят, засудят их. Надо что-то делать, но что? Откровенничать со Светланой опасно, все же она учительница. Поднажмут на нее Сидоренко с директоршей, и получится на Сонька, а она, Арина, всех заложила…