Лабиринт
Шрифт:
Роберт. Это не совсем так, как ты думаешь... Просто я ее люблю... Я обещал ей вернуться...
Элизабет. Теперь я понимаю — из-за нее ты не хочешь исполнить свой долг? Из-за какой-то московской девушки?
Роберт. Мама, что ты? Совсем не поэтому... Я не принимаю эту грязную войну. И разумом и сердцем я против нее! Эта война находится в полном противоречии с моими убеждениями.
Элизабет. Ты предпочитаешь стать дезертиром и навлечь позор на мои седые волосы?
Роберт.
Элизабет. Роберт, я прошу тебя... Мне говорит сердце... Ты будешь жив... Отцу обещали... Ты должен идти... Пожалей нас...
Роберт. Ах, мама, мама, как можно жить в такой слепоте.
Брайен (входя). Что же вы решили?
Элизабет. Я все сказала... Я просила...
С другой стороны входит Луиза.
Брайен (задыхаясь). Ну и что? И что?
Элизабет. Я не знаю... Не знаю... что он решил...
Роберт. Хорошо! Я пойду! Пойду! Место освободилось!
Луиза падает.
Действие третье
На просцениуме, в луче света, — Ведущий.
Ведущий.
Ирония печальная судьбы, Америка чем стала знаменита? Как на верблюдах цинковых горбы, Под полосатым знаменем гробы Плывут по небу траурным транзитом. Кто в них? А те, кто песни пел, кто танцевал, Плевал на все, как особь высшей расы, А тут попал — убили наповал, Навылет в грудь — слетела наземь каска. А ведь летел, считал, что будет жить, Все безнаказанно, нет на земле возмездия, На счет текущий сможет положить... И положил... Но с головою вместе. Повсюду щупальца расставил осьминог, И кажется ему: всю землю заарканил. Товарищи. Не так от нас далек Авианосец в Тихом океане.На занавесе возникает контур покачивающегося на волнах авианосца. Взлетная площадка. Катапульта. Ряды самолетов. Луч освещает две фигуры в военно-морской форме. Это Роберт Брайен и Леон Манжело. Они стоят, опершись о перильца. Курят. За ними плещется океан.
Манжело. Мне говорят: «Дурень, ты должен
Роберт. И ты счастлив?
Манжело. Конечно... Я бы всю жизнь прожил на авианосце... Если б еще войны не было...
Роберт. Война рядом.
Манжело. Рядом... Но мы ее не видим...
Роберт. Мы многого не видим... В частности, летчиков, которых мы катапультами бросаем в небо, и они уже никогда не возвращаются обратно.
Манжело. Тебе жаль их?
Роберт. Жаль... У меня так погиб брат.
Манжело. Это печально... Даже очень... Но мне... Ты не будешь сердиться?
Роберт. Что ты? Говори.
Манжело. Мне не жаль.
Роберт. Ты жестокий человек.
Манжело. Нет.
Роберт. Ну равнодушный...
Манжело. Ты встречал когда-либо равнодушного итальянца?
Роберт. Какой же ты итальянец, если живешь в Сан-Франциско? И родители твои...
Манжело. И родители... И прародители... Ты считаешь себя коренным американцем?
Роберт. Я американец, а какой — не задумывался.
Манжело. У меня отец держит в итальянском квартале тратторию... У нас чаще всего бывают итальянцы... Моряки... Да и свои... Ты когда-нибудь пробовал пиццу?
Роберт. Яйца, томаты, сыр, специи? Прекрасное блюдо!
Манжело. Почему я должен жалеть этих дураков? Вместо того чтобы есть пиццу, они летят во Вьетнам и гибнут, как осенние мухи.
Роберт. Ты же говоришь, здесь хорошо?
Манжело. Здесь хорошо, а там не слишком.
Роберт. Мой друг, ты темнишь...
Манжело. Не больше, чем ты.
Роберт. У меня так темно на душе, что глаза слепнут.
Манжело. Что случилось, Боб?
Роберт. Ты видел тех, кого называют нашими врагами?
Манжело. Нет.
Роберт. А я видел.
Манжело. Где?
Роберт. Не важно... Мы стоим у катапульты, и у меня такое чувство, что я своими руками направляю бомбы и ракеты.
Манжело. Но ведь это же политика, Боб? Или нервы? Как ты думаешь, что это такое? Думаю, все же нервы... Откуда они у тебя? Только появился на авианосце... Понимаю, у меня... Второй год трепыхаюсь в океане... Погоди, Боб, скоро мы получим три дня отпуска... Отправимся в Токио... Там есть хорошее заведение с девочками...
Роберт. Я не хочу никаких девочек!
Манжело. Что же, просто походишь по твердой земле... У меня в Токио есть друзья... Я тебя познакомлю... Один врач... Он неплохо лечит нервы.