Лабиринты надежд
Шрифт:
Сиду ничего не снилось. Только сизое море, поднимающееся до далекого горизонта, спящие пятиэтажные обшарпанные дома и льющийся с высоты голос. "Ты пришел, чтобы спасти нас. Я люблю тебя, Господи..." - пела Мария-Магдалина по-английски, так чудесно выговаривая "Джесус Крайст"... Рок-опера "Иисус Христос - суперзвезда"! Супер-хит семидесятых... Сид встряхнулся и встал - голос доносился со второго этажа. Он мгновенно взлетел вверх по лестнице и прислушался - за дверью тишина, а на двери, среди дырочек от гвоздей и кнопок, на облупленой зеленой краске
Послышалось шлепанье тапочек и женский голос, что-то весело говоривший по-русски. Тот самый, что пел партию Магдалины. Замирая от предвкушения встречи, Сид нажал кнопку звонка. Тотчас же, без всяких вопросов дверь отворили. Они молча стояли друг против друга - высокий парень в джинсовой куртке и немолодая женщина, запахивающая полы простенького цветастого халата. У неё было кроткое удивленное лицо и сухонькое девичье тело.
– Мне надо поговорить с мадам Анжеликой Градовой или Самгиной.
Он медленно произнес старательно выученные трудные имена. Арчи убеждал, что рыжая девица довольно бойко, хоть и совсем неграмотно, говорила по-английски. Еще бы - её ресторанный репертуар почти сплошь звучал на чужом языке.
– Я. Анжелика Градова - я.
– Она приложила ладонь к груди. Блеклая, совершенно не похожая на шоу-вумен женщина. Гладко забранные в пучок волосы какого-то пегого цвета. Лицо фабричной работницы из глухого предместья сероватое, неухоженное.
– Здравствуйте. Я - сын Арчи Гудвина. Он был здесь в 1972 году. Я путешествую и решил сделать визит.
– Сид вытащил из нагрудного кармана приобретенное накануне деревянное яйцо.
– Это вам.
– Он постеснялся достать из пакета шелковый шарф, купленный Арчи в фирменном магазине Версаче, роскошный, яркий, дорогой, но совершенно не подходящий этой женщине.
– Заходите, пожалуйста.
– Пропустив гостя на кухню, Анжелика вышла. Один момент.
– Что-то объяснила в глубине квартиры другой женщине, громыхая дверцами шкафа, и вскоре появилась в зеленой вязаной кофте и строгой клетчатой юбке. На губах чуть розовел мазок помады.
– Извините... Здесь нет порядка.
– Она быстро покрыла пластиковый стол крахмальной скатертью и поставила круглый пирог на тарелке с кружевной салфеткой. Вокруг лежали пестрые яички.
– Мама болеет. Она лежит в своей комнате. Мы будем пить чай, о'кей?
– Она вопросительно взглянула на Сида и тот заметил, что глаза у женщины, и впрямь, зеленые и вытянутые к вискам, как у кошки.
– Вы понимаете, как я говорю? Я могу читать, но редко говорю по-английски... У нас в санатории. Я имею там работу с книгами, недавно были американцы...
– Хозяйка скипятила чайник.
– Понимаю, понимаю, не беспокойтесь... Спасибо за пирог, очень вкусно.
– Это ку-лич. Сегодня Пасха.
– Знаю, я был в церкви. Очень красивый праздник. Поэтому пришел так рано. Рано для визита.
– Господи! А я вас не видела. Наш хор стоит высоко, но я всегда гляжу на людей. Такие хорошие лица.
– Она протянула зажатое в кулаке яйцо и показала глазами, - бейте!.
Сид выбрал красное и ударил. В яйце
– Вы победили. Вам повезет. Обязательно повезет. У вас есть жена?
– Нет... Я пока учусь...
– Хорошо... Очень хорошо...
– Женщина не знала, о чем беседовать с гостем.
– Так вы пели в церкви? Я стоял на улице, в толпе. В церкви было много народа.
– Иностранцев пускают. Это гости. В России любят гостей.
– И любят петь. "Иисус Христос - супер-звезда" - ведь это вы пели Магдалину? Никак не думал, что услышу здесь...
– Это я для мамы. Очень красивая музыка... Когда-то давно... Арчи говорил, что я была певицей?
– Да! Именно это он запомнил лучше всего. Ведь я тоже пробовал заниматься музыкой. Хотел стать звездой. Ничего не вышло.
– У меня тоже!
– улыбнулась она, и Сид подумал, что Арчи не врал Анжелика была когда-то очень хорошенькой.
– О многом мечтала, но ничего не вышло, - она смущенно пожала плечами.
– А знаете, почему? Оказывается, я не о том мечтала.
– Вы могли бы стать певицей.
– Сид ел яйцо с куличом, потом попробовал творожную пасху, сдобренную орехами и изюмом.
– Вкусно.
– Это хорошо. Очень хорошо! Все священое, благословенное. Это неважно, что ты католик.
– Я не католик. Мои родители...
– Он запнулся.
– В общем, у нас в семье коммунисты. А следовательно - атеизм.
– Нехорошо это...
– качнула головой Анжела.
– Ничего, всему время придет... Ай, не умею я по-английски на такие сложные темы говорить... В общем, у меня все хорошо. твоего отца я помню и то лето помню...
– Я уж после родился... Но отец часто рассказывал.
– Сид вздохнул, решив перейти к главной теме.
– А вы помните мистера Паламар...
– Паламарчука? Роберта Паламарчука?
– Анжела нахмурилась.
– Его убили. Он ведь начальником был. Имел врагов... Не тех, кто против коммунистов, а других... Ну, вроде...
– Он погиб после ужина в ресторане, где был Арчи.
– Да...
– Дело в том, что Гудвин тогда прибыл в ваш город, чтобы заключить с Паламар... в общем, с вашим шефом одну сделку. Тогда у вас были другие порядки и надо было все делать секретно. Понятно? О'кей... Они договорились совершить обмен в ресторане - отец принес деньги, а ваш шеф - маленький пакет.
– Черненький пластиковый, вроде как... похоже на фишку для шашек!
– Да. Там находилась пленка. На плене документы. Что-то о войне, фашистах. Я не знаю. Отец работал журналистом... Ему были нужны материалы.
– Сид врал, опустив голову. Ему частенько приходилось сочинять байки. Но в этой бедной комнате, у стола с яркими яичками, ему вдруг стало стыдно. И в зеленые глаза женщины, нахмурившиеся, тоже смотреть не хотелось.
– Вот жалость-то! Жалко, очень жалко.
– Она покачала головой.
– Нет у меня документов! Верно: Роберт успел передать мне фишку, когда на нас напали бандиты, а я её за пазуху и сунула. Он мне сказал, что это очень важная вещь для него и для американца будет плохо, если бандиты отберут.