Лабиринты ревности
Шрифт:
— Это не судьба, это наверняка муж оставил втихаря от сволочного индейца.
— Я думаю, в этой спичке скрыт очень жестокий умысел.
— В каком смысле жестокий?
— А вот представь себе, что вместо меня на тебя напоролся бы сошедший с ума спелеолог.
— Ужас.
— Вот и я о том же. Узнав о спичке, он бы непременно первым делом задушил тебя.
— Это почему же?
— Во-первых, чтобы стать единственным владельцем зажигательного средства. Во-вторых, насколько я
— Да, ни одна диета не помогает.
— Поэтому псих обязательно расчленил бы тело крышкой от консервной банки.
— Фу.
— Для добывания жира.
— Фу.
— А потом бы нарезал жгуты из спальника, пропитал бы их женским жиром и зажег фитиль.
— Зачем?
— Чтобы провести последние минуты при свете.
— Наверное, такая пошла бы вонь от человеческого жира?
— Не знаю, не нюхал.
На всплеск черного юмора незнакомка ответила эротической фантазией.
— И думаешь, этому психу не захотелось бы меня поиметь?
— Свет, особенно в пещере, гораздо привлекательней любой женщины.
— А вот и нет, — сказала уверенно незнакомка. — И ты сейчас в этом убедишься.
— Но кто-то собирался покушать?
— Как-то аппетит пропал после твоей жуткой гипотезы. Дай только немного воды.
— В обмен на спичку.
— А ты не сбежишь с ней?
— Зачем?
— Чтобы наделать фитилей из свиного жира.
— Хорошая идея. Но я, во-первых, никогда не занимался изготовлением подобной продукции.
— А во-вторых? — передразнила незнакомка.
— А во-вторых, нет никакой гарантии, что фитили, изготовленные из спального мешка и свиной тушенки с бобами, не подведут.
— Ладно, меняю спичку на два глотка воды.
— Можно и четыре.
— Чендж.
Она тряхнула пустым коробком — одиночная спичка издала хотя и невнятный, но триумфальный звук.
Он принял дар как святыню.
Пока незнакомка шумно и жадно пила воду, Малыш очень бережно и очень осторожно открыл коробок, чтобы убедиться в наличии обыкновенного источника огня.
Спичка на ощупь оказалось солидной — на крепкой деревянной основе, с большой продолговатой шершавой головкой.
Малыш вспомнил, что точно такие же спички неоднократно видел у Аиды.
Спелеологиня как-то раз объяснила, что такие усиленные спички, которые легко вспыхивают при самых неблагоприятных условиях — дожде и ветре — выдают армейским патрулям и продают туристам в специализированных магазинах.
— У тебя что, муж заядлый турист?
— Нет.
— А кто?
— Давай о нем попозже.
— Хорошо.
— Можно, я еще глоточек?
— Валяй.
Малыш выждал, когда пройдет бульканье в предпоследней
— Но тогда скажи хоть, как он тебя обычно называл.
— А ты не будешь смеяться?
— Енотик? Койотик? Бегемотик?
— Нет, он именовал меня в честь любимого пистолета.
— Неужто парабеллумом?
— Гораздо проще.
— Кольтом?
— Это не пистолет, это наган.
— Я в оружии не разбираюсь. Вот в унитазах — это да.
— Так вот, супруг, когда был в духе, называл меня Беретта.
— А когда вы ссорились?
— Слеммерша!
— Как-как?
— В общем, установкой залпового огня.
— Богатый арсенал.
— Тещу он прозвал Томагавком, а тестя — Стингером.
— Получается, муж — полковник?
— Нет, старший сержант морпехов.
— Ну… почти офицер.
— Хватит о нем, ну пожалуйста.
— Так на чем мы остановились?
— Расстели спальник. Сию минуту.
— А мы на нем вдвоем уместимся?
— Ну если только в два этажа.
— Чур, я нижний.
— Стоп. Дай я спичечный коробок прибинтую к тыльной стороне ладони, чтобы не помялся и не потерялся.
— Только поскорей.
Во мраке, постепенно наполняющемся ароматом женского нетерпения и запашком мужской готовности раздался треск отрываемой от спального мешка полоски.
— Завяжи, пожалуйста.
— На бантик?
— Нет, на три узла, и как можно крепче.
Коробок обрел надежное пристанище.
— Подвинься же, — сказала она по-особому нежно. — Увалень!
— Я не увалень, я Малыш, — буркнул он.
— Кто-кто?
— Малыш. Так меня звали мать и отец… и даже слишком ревнивая жена.
— Малыш, ма бель… — пропела Беретта.
— Мне больше нравиться «Девушка».
— А мне — «Любовь нельзя купить».
— Забойный шлягер.
Малыш начал насвистывать и прищелкивать в такт пальцами.
Беретта похлопывала себя ладонями по голому животу.
Импровизация оборвалась так же внезапно, как и началась.
— А что, великолепный дуэт — Малыш и Беретта.
— Нарочно не придумаешь.
И они как по команде замолчали, и каждый начал делать то, что считал наиболее целесообразным…
Малыш понимал — Беретта ублажает его, чтобы окончательно и бесповоротно приковать к себе. Даже погибать от голода и жажды как-то легче, когда рядом загибается товарищ по несчастью.
Берета понимала, что своей любовью она вдохновит Малыша, вернет к жизни. А учить ее этому было не надо. Старший сержант в постели всегда беспрекословно подчинялся ей…
Они ласкали друг друга, не думая ни о медицинских последствиях, ни о юридических, ни о житейских.