Лабиринты ума

Берснев Павел

Все бессмысленные протесты против «бога-творца» – протест против наших собственных проекций в небо. Оттого и кидает нас из крайности в крайность – от неистовой слепой веры в небесного самодура до столь же оголтелого атеизма.

В этом смысле буддийское понимание этики воистину уникально. Мы творим добро не потому, что хотим получить за него вознаграждение или избежать наказания (кары Небес), а потому, что добро, любовь – это естественное выражение нашей изначальной природы. Человек может быть счастлив лишь тогда, когда спонтанно выражает свою истинную природу. Счастье и радость – не последствия правильного поступка, не награда за него, а естественные качества нашей природы. Нам незачем бояться «страшного суда» и «карающего судии». Поступки, противоречащие нашей истинной природе, сами заставляют нас страдать. Пожалуй, в христианской Европе первым осознал эту идею Барух Спиноза, провозгласивший, что счастье не в награде за добродетель, а в самой добродетели. Конечно, идея эта не была новой. Так, например, Диоген Лаэртский в трактате «О человеческой природе» сообщает, что основатель школы стоицизма Зенон (336—264 гг.

до н. э.) был первым, кто заявил, что конечная цель человека – жить согласно с природой. А жить согласно с природой по Зенону означает то же самое, что жить согласно с добродетелью. Ведь сама природа ведет нас к добродетели. «И наоборот, жить добродетельно – это значит то же, что жить по опыту всего происходящего в природе, потому что наша природа есть лишь часть целого. Стало быть, конечная цель определяется как жизнь, соответствующая природе (как нашей природе, так и природе целого), – жизнь, в которой мы воздерживаемся от всего, что запрещено общим законом, а этот закон – верный разум, всепроникающий и тождественный с Зевсом, направителем и распорядителем всего сущего. Это и есть добродетель и ровно текущая жизнь счастливого человека, в которой все совершается согласно с божеством каждого и служит воле всеобщего распорядителя». [174]

174

Диоген Лаэртский «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов».

С точки зрения буддийского учения, пробужденные индивидуумы, имея одну Природу, тем не менее не сводимы к одной мегаличности, личностному творцу мироздания. И это еще одно подтверждение признания ценности индивидуальности, характерной для буддизма и Востока в целом. Правда, с позиции абсолютной реальности, в состоянии изначальной мудрости (на санскрите «джняна», на тибетском «еше», ye shes) различия между «собой» и «другими» преодолеваются и становятся нереальными. Но вместе с тем это вовсе не означает слияние «многого» в «одном». Поскольку и «многое» и «одно», так же как «различие» и «тождество» – всего лишь категории рассудочного мышления (на санскрите «викальпа», на тибетском «намтог», rnam rtog). Тогда как высшая изначальная мудрость преодолевает ограниченность рассудочного мышления.

Для пояснения этой идеи мастера тибетского буддизма используют метафору «кувшина». Пространство внутри сосуда и за его пределами одно и то же. Если кувшин разбить, «внешнее» и «внутреннее» пространство «сольется». По существу оно и не было разделено. Лишь на уровне рассудочного ума существует деление на внешнее и внутреннее пространство, на внешние и внутренние элементы, на внешние и внутренние энергии. Само пространство не имеет границ. В пространстве могут стоять тысячи, миллионы, бесчисленное множество кувшинов. Однако пространство внутри них и за их пределами одно и то же. Так же не существует бога, как одного большого кувшина, который вмещал бы в себя все остальные кувшины. Даже если мы допустим, что такой мегакувшин существует, окажется, что за его «пределами» простирается все то же пространство.

Вот такое безмерное, ясное, светозарное пространство, объемлющее все умопостроения-концепции, все «кувшины», все границы и все пределы, и есть пространство ума.

Согласно буддийскому воззрению, состояние счастья и страдания имеют один источник – ум. Ум – творец. Счастье и страдание проистекают из ума, являясь как бы отражением его состояния. Счастье обретается (или скорее «узнается») тогда, когда мы прозреваем нашу изначальную Природу. Счастье, можно сказать, естественное состояние сознания, которое осознает свою Природу. Это счастье – отражение Блага Природы ума. У Природы ума нет ни начала, ни конца, она никогда не возникала и никогда не исчезнет. Она предвечна. Источник страдания коренится в том же самом сознании, но в сознании, находящемся в омраченном состоянии, в состоянии неузнавания своей настоящей Природы. Это больной ум, пораженный неведением, клешами («загрязнениями ума») и их следствием – кармой (омраченными деяниями существа, оставляющими «следы» в сознании, которые в дальнейшем мотивируют его поведение и восприятие). Причина страдания (болезнь ума) тоже не имела начала, пребывая в неведении ума относительно своей настоящей природы. Однако, к великой радости, имеет конец – в момент Пробуждения.

Ум, находящийся во власти глупости, способен творить целые миры зла и насилия. Причем поскольку истинная природа ума – мудрость, омраченный ум может проявлять огромную изобретательность в создании «империй зла». Сложность устройства этих «империй», миров сансары, поражает. И все же именно «незримое» присутствие Блага ощутимо даже в самом страшном из созданных «безумным умом» творений.

В буддизме не существует веры в «личностного творца», который ради развлечения сознательно творит безумства – разыгрывает драмы, умножая себя посредством иллюзии; развязывает войны и совершает преступления, сам себя морит голодом, унижает и пытает в концлагерях и тюрьмах. И все это для того, чтобы спустя пару-другую «вечностей» снова узнать себя, освободившись из пут иллюзии, и расслабиться в безмятежном покое своей собственной безгрешной и чистой природы. Нет также веры в «творца-самодура» (явная проекция восточного деспота), который забавляется, глядя на мучения созданных им по собственному произволу людей, которые за невероятно короткий срок жизни должны успеть сделать «правильный выбор» на основе маловразумительных данных их хаотичной, сумбурной жизни. Выбор, от которого будет зависеть вся их дальнейшая вечность.

Существует ключ к разгадке человеческого мифотворчества. Человеку свойственно персонифицировать как источник счастья,

так и источник страдания. Тогда и появляются прекрасные боги и богини (или Бог и его воплощение(я) на земле) и безобразные демоны и чудовища. Если распознавать действительную суть этих архетипических образов, тогда будет легко понять, почему нас так привлекают храмы, независимо от мировоззренческих концепций религий, их породивших, а также почему они порой так схожи между собой и обладают столь одухотворяющей силой. Персонификация источника счастья характерна не только для религиозного сознания. Даже исторические фигуры могут быть отождествлены с символами Блага, как, например, это произошло с Че Геварой в сознании латиноамериканцев, а затем и в сознании «революционно» настроенной молодежи всего мира.

Знаменитый буддолог и исследователь тибетского шаманизма – бон, Джон М. Рейнольдс пишет в «Золотых Письменах»:

«Дзогчен („Великое Совершенство“), так же как и буддистское учение в целом, рассматривает sems, или ум, как свой центральный предмет и проблему с точки зрения как теории, так и практики. Ум творит миры иллюзий или обманчивых проявлений (’khrul snang), и из-за этой его деятельности наша изначальная природа омрачена с незапамятных времен. Поэтому он называется kun-byed rgyal-po – король всетворящий. Но в то же время ум представляет собой единственный путь к освобождению, и потому он также известен как rang shes rig gi rgyal-po, король, который есть познающая себя осознанность. Единственный способ войти в состояние зеркала – через состояние отражения. Один и тот же ум, или, точнее, природа ума (sems-nyid), является как основой заблуждения (’khrul gzhi), так и основой освобождения (grol gzhi). Основа – одна, но Путей – два. Мы порабощены умом, и ум же приносит нам освобождение. Мы забыли, кем мы являемся изначально, потому что мы отвернулись от нашего истинного лица; но мы всё еще можем вернуться обратно, заглянуть внутрь и открыть себя, вместо того чтобы искать вовне некоего внешнего авторитета, который неизбежно окажется ложным богом.

Тантра говорит об уме как короле и творце (byed-papo), потому что из его сущностной энергии (rang rtsal) исходит все многообразие воспринимаемой чувствами проявленной вселенной. Природа этого многообразия (sna-tshogs rang-bzhin), именно – природа ума (sems-nyid), не содержит в себе двойственности (mi gnyis), в то время как само многообразие, все мысли и проявления, являются проявлениями ума (sems snag), проявлениями творческой потенциальности Осознанности (rig-pa’i rtsal). Они подобны цветным лучам света или радугам, проецируемым на стену, когда солнечный свет проходит через кристалл. Наше обыденное дуалистическое сознание живет в этих проекциях, голографической структуре, убежденное в их объективной реальности, а не в само-сотворении. Это и есть то, что имеется здесь в виду под словом „творец“ (byed-pa-po), а не какой-то трансцендентный Бог (или Высшая Личность), который творит Вселенную.

…Бодхичитта в контексте Дзогчен означает Первозданное состояние, и это обычное значение, встречающееся во всех Тантрах rDzogschen Sems-sde».

Также, отмечает Джон Рейнольдс, существуют явные параллели между учением Дзогчена и кашмирского шиваизма:

«… [175] многообразие является иллюзией в том смысле, что оно не обладает сокровенной или независимой реальностью, но оно тем не менее обладает разновидностью относительной реальности в том смысле, что оно представляет энергию или шакти Чит, или первозданной осознанности (санскр. citsґakti). Таким образом, майя – это не просто ошибка восприятия, не просто принятие веревки за змею; это не просто что-то пассивное, а нечто активное и динамичное, творческая энергия, или Майяшакти, которая привносит разнообразие в проявленное. Здесь прослеживаются некоторые философские параллели с Дзогченом. Хотя тибетский термин rtsal – „энергия, потенциал, потенциальность“ – никогда не толковался как шакти в текстах Дзогчена, воплощенные в этих двух терминах концепции достаточно сходны. Дзогченский термин rig-pa’i rtsal, „потенциал или энергия осознания“, практически можно перевести как Vidyashakti, которая служит техническим термином, найденным в системах Шайва и Шакта. Этот термин обозначает сокровенную энергию в первозданной недуальной Осознанности, которая порождает многообразие проявлений. Также термин для обозначения „проявления“ или „внешности“ (snang-ba, санскр. a-bha-sa) найден в аналогичном контексте в обеих системах».

175

В кашмирском шиваизме

Ум, находящийся в активном, творческом состоянии, не менее совершенен, чем ум, пребывающий в состоянии трансцендентного покоя. Более того, на глубинном уровне как раз и не существует противоречия между покоем и движением. Страдание вызывается не активностью ума, а отсутствием осознанности, дисциплины ума, незнанием принципа его действия, его материально– и энергоинформационной деятельности, цепляниями его за свои проявления. Не омраченная неведением и эгоцентрическими желаниями активность ума столь же прекрасна, как и ум в своем высшем, недвойственном покое, сознание, обращенное в свою природу.