Лачуга должника
Шрифт:
Ветер дул силою не более балла. По океану шла мерная, широкая зыбь. Вода отливала неправдоподобной синевой — будто на старинных земных курортных открытках. Лиловатое ялмезианское солнце светило нам в спину. После замкнутого, тесного мира корабля, после его кают и заполненных приборами технических отсеков, ялмезианский мир казался ошеломляюще огромным.
Когда отзвучал гимн, Карамышев взял слово. Он сказал, что даёт всему составу экспедиции, за исключением морской команды, сутки отдыха; «Тётя Лира» эти сутки будет дрейфовать с выключенными двигателями. Затем мы возьмём курс на материк, от которого находимся сейчас на расстоянии восьмисот километров.
Мы с Павлом поднялись в обзорную рубку, сняли показания приборов, сделали первую запись в вахтенном журнале. Затем я доложил вниз по внутренней связи:
— Вахту несут Белобрысов и Кортиков. Особых обстоятельств нет. Поле обзора чисто. Под килем — шесть тысяч семьсот шесть метров. Отбой.
Мы опустили боковые заслоны из сталестекла. Тёплый и влажный ветер продувал рубку насквозь. Громадный корпус «Тёти Лиры» покачивался мягко, убаюкивающе.
— План по романтике выполняется успешно, а ко сну почему-то клонит, — прервал молчание Павел. —
Эх, вахтенный, не спишь ли ты?Скорей расстанься с ленью!Под килем кильки иль киты —Ответь без промедленья!Произнеся это, он нажал кнопку глубинного наблюдения. На экране возникли изображения мелких, юрких голубоватых рыбок. Потом не спеша проплыла большеголовая рыбина-шестиглазка; одна пара глаз у неё была на голове, остальные — на спине.
Затем зазвучал зуммер. Над стереорадаром зажёгся сигнальный глазок. На экране возникло высокое раскидистое дерево. Оно одиноко маячило в двадцати километрах от нас. Ветви его были усеяны какими-то жёлтыми хлопьями; я решил, что это листья.
— Паша, нас сносит к какому-то островку. Надо доложить вниз.
— Чтоб не поддаться панике,Не всякой верь механике, —возразил Белобрысов. — Давай-ка воздержимся пока от сообщений.
Встретишь волка или гада —Докладать о том не надоНи начальству, ни невесте —Им нужны благие вести!Мы включили поисковый глубиномер, — и тут выяснилось, что в радиусе пятисот километров от нас глубина ничуть не меньше, чем у нас под килем. — Странно!.. Но ведь дерево-то мы видим, Паша!
— Оно плывёт! — заявил Павел. — Плывёт навстречу нам — вопреки течению и логике…
Через два часа дерево проплыло в пятидесяти метрах от «Тёти Лиры». Корни его уходили далеко в прозрачную глубину. Дерево плыло своим курсом. То, что я издали принял за листья, оказалось сборищем ширококрылых жёлтых птиц.
Они ровными рядами сидели на ветвях и, глядя все в одну сторону, синхронно взмахивали крыльями, тем самым заставляя дерево перемещаться в океанском просторе. Они были как бы живым коллективным парусом. На вершине этого странного древа стояла птица — тоже жёлтая, но крупнее остальных. Она вертела головой во все стороны и издавала короткие ритмичные крики, в такт которым дружно работала крыльями вся стая.
Но вот верхняя птица умолкла, затем покинула свой командный пункт. Вслед за ней взвились в воздух все остальные.
Павла эта, как он выразился, плавучая птицеферма навела на грустные размышления.
— И в какую же глухомань нас, Стёпа, с родной Земли занесло…
Нас к домашним пенатамНе притянешь канатом!И ни одного корабля на горизонте! И не будет! И брата я тут не найду, это уж дело ясное…
— Паша, оставь эти ностальгические мысли! — строго сказал я. — Вернись к реальности! Ты на вахте!
— Стёпа, Стёпа! Неужели ты так и не уверовал, что я миллионер?! А я ведь тебе чуть ли не всю свою пятнистую биографию без утайки поведал!.. И ещё шепну тебе, Стёпа, на полном секрете: устал я от своего долгожития.
Топочут дни, как пьяные слоны,Транжирит жизнь свои грома и молнии, —А мне б сейчас стаканчик тишины,Бокал молчанья, стопочку безмолвия…— Паша, мы же на вахте! — повторил я. — Девятый пункт…
— Мне от твоих пунктов и параграфов уши судорога сводит! — с раздражением перебил он меня. Но потом, смягчившись, добавил: — А вообще-то ты человек невредный. И не такой уж благополучный, каким сам себе кажешься. Тебя ещё жизнь до печёнок проймёт.
К ночи волнение моря упало почти до нулевого значения. Температура воздуха снизилась до 21 градуса и далее не понижалась. Многие тётелировцы, взяв на вещескладе раскладушки, вынесли их на палубу, чтобы ночевать под открытым небом. Так же поступили и мы с Белобрысовым.
Однако он не захотел спать рядом со всеми на миделе и оттащил свою койку на самый ют. Все с некоторым удивлением отнеслись к очередному чудачеству моего друга, но я-то знал, в чём тут дело: Павел не хотел, чтобы слышали его храп.
Ночь была звёздная, но тёмная, и впереди предстояло немало таких ночей, ибо, как известно, Ялмез не имеет спутника, подобного нашей Луне. Лёжа на раскладушке лицом к небу, я, прежде чем уснуть, долго наблюдал новые для меня пунктиры миров, стараясь мысленно построить из них условные фигуры, чтобы детальнее запомнить взаиморасположение звёзд. Это могло пригодиться мне в навигационной практике.
21. Санатории самоубийц
На следующий день в полдень были задействованы аквалантовые двигатели, пришёл в движение гребной винт — и «Тётя Лира» взяла курс на материк. По воде мы двигались отнюдь не с космической скоростью, и только на третьи сутки эхолот показал значительное повышение морского дна; начиналась материковая платформа. Ещё через день берег стал виден в дальнозоры, не говоря уж о более совершенной оптической технике. Глубина теперь равнялась в среднем семидесяти метрам, и приборы предупреждали, что ближе к берегу имеются каменистые мели и песчаные бары. Карамышев назначил меня главным штурвальным и спросил, смогу ли я отстоять две четырёхчасовые вахты. Я ответил, что это в моих силах.