Ладога
Шрифт:
– Васса! – вновь закричала я.
Эхо понеслось в дымную пустоту, разверзло пропасть под ногами, прояснило ровную поляну вокруг провала темного.
Цветы, трава – откуда все это зимой? Где я? Что за яма страшная подо мной?
Я оглянулась. В шаге от меня, покачиваясь на краю бездны, будто слепая, замерла Василиса.
– Эрик? – удивленно спросила она.
– Васса!
Колыхался на самой кромке ее тонкий силуэт, вот-вот – и упадет навеки в бездонную пустоту.
– А-а-ах… – выдохнула она разочарованно, взмахнула руками, будто птица, собирающаяся
Я прыгнула вперед, поймала в объятия тонкий девичий стан. Загорелась боль в груди, там, где прижалось хрупкое тело Вассы – будто кто горячими угольями приложился…
– Держись, Васса, держись… – шептала я, чувствуя, как вместе с болью уходит из тела жизнь, и понимая: коли не успею, не скажу главного – не жить моему Олегу… – Слушай, Васса! Эрик рядом… Волх идет за тобой! Только держись…
Она тоже говорила что-то, плакала, утирая слезы – но я ничего не слышала, будто оглохла.
– Беляна… – угадала по губам единственное слово.
Ах как нужно было спешить! Грудь горела, отнимались руки… Уходила последняя капля моей жизни… Моей? Нет, не моей – девочки, что жила во мне… Моя уж вся вышла…
Сильные руки дернули меня назад – подальше от цветущей поляны, от пропасти, от Вассы… Она утонула в туманной дымке… Услышала ли она меня? Поняла ли?
– Жди! – крикнула я в последний раз и увидела над собой злое лицо Оттара. Потом появились обшарпанные стены, потолок, темная тесная клеть… Изба горбуньи…
Неулыба, всхлипывая, сидела на полу, прижимала к телу уродливо заломленную руку. Откуда-то несло жутким запахом паленого мяса. Грудь саднило, словно ободрала ее об острые камни.
– Очнись! – Оттар схватил с полока бадью, плеснул на меня водой. Грудь защипало – еле сдержала стон. Сжав зубы, опустила взгляд и тут уже не выдержала – взвыла истошно.
На груди, у самой шеи, багровым страшным пятном вздулся ожог. Лопнувшая кожа уродливо сползала ниже, на ребра, а под ней судорожно дергалась обожженная алая плоть, вся изрезанная сине-черными разводами…
Голова у меня закружилась, взор закатился к потолку… Вот и конец…
Пропали мысли, канули в тихую молчаливую темноту…
– Беляна… Беляна…
Кто зовет меня? Олег? Нет, не его голос…
Глаза открывать не хотелось – хорошо было лежать и ни о чем не думать, но голос не давал покоя, теребил:
– Беляна… Беляна… Оттар…
– Чего тебе? – шепнула устало, не размыкая глаз, и вдруг вспомнила все, распахнула их, воззрилась на грудь.
Аккуратно замотанная повязка скрывала рану. И боли не было почти – пощипывало лишь немного. Сколько же пролежала я без памяти? День, два? Почему испугалась ожога пустячного? Чай, в рабстве и посильней увечили… Видать, отвыкла от боли, зажирела да раздобрела, саму себя жалеючи…
Веки налились тяжестью, сами собой вниз поползли, вновь окунули меня в сладкую дремоту.
– Я же говорила – встанет она, и ожог заживет! – раздался надо мной Неулыбин голос.
– Ох, старуха, кабы не болезнь ее – не руку бы я тебе сломал – шею свернул! – Это Оттар, не иначе…
– Ну и дурак
– Какой смерти?
– Не знаю! Ведаю одно – теперь тому подлецу, что Вассу утянул, вдвое тяжелей будет. Васса Эрика дождется, а значит, придется злодею дело не с одной упрямицей иметь, а с многими. Да еще и с волхом, ему богами предназначенным…
– Не понять тебя… – Оттар бережно смочил мои губы мокрой тряпицей. – То ли заговариваешься, то ли впрямь такая ведунья, что до самого Асгарда зришь…
– Какого Асгарда? – смутилась Неулыба.
– Асгард – городище урманских добрых богов, – отозвалась я, по-прежнему не открывая глаз. Хорошо было лежать, слушать заботливые голоса, чуять на своих губах нежную влагу…
Оттар довольно заурчал, а Неулыба склонилась ко мне, зашептала, обдавая чесночным запахом:
– Этот ворог чуть не убил меня! Понять не мог, почему ты к себе головню горячую прижимаешь и ему не отдаешь… Ты-то понимаешь хоть, что смогла до Вассы докричаться, лишь со смертью рядом пройдя? А он думал, это я тебя околдовала… Ринул так, что руку сломил. Верно, и до лета не приживется… А все-таки спас он тебя – из рук самой смерти выдернул. И ребеночка твоего спас. А Олег твой…
– Знаю… Все знаю…
Я и впрямь знала. Легко было на сердце – значит, отошла от мужа скорая беда. Ради этого я бы вся в пекло залезла – не то что грудь спалила…
И еще чуяла – нечего мне Олега на этой земле искать – не добраться мне до него, не долететь, не докричаться… Все мы идем дорогами, богами проторенными, и неведомо никому, в какие края те дороги ведут… У Олега, знать, своя дорога, и я на ней не подмогой ему буду – грузом тяжким…
– Полежишь, очухаешься, и к дому пойдем. Там долечим тебя. – Оттар приблизился. Пол засипел под грузным воем. – Я этой старухе не верю…
Я открыла глаза. С трудом, а открыла… Странное было что-то в Оттаровом голосе – будто говорил он, но сам себе не верил… Закружились надо мной в хороводе лица. Неулыба, Оттар, опять Неулыба… Потешно…
– Зато я верю! – сказала твердо. Верней – хотела твердо, а вышло, словно цыпленок пропищал…
– Здесь, что ли, останемся?! – возмутился Оттар. Неулыба под его плечо пролезла. Рука знахарки по локоть была тряпицами замотана да к тонкой дощечке прикручена. А ведь самой ей такую не выстругать…
Да и привязать не смогла бы толком. Оттарова работа… Коли друг другу в малом помогать стали, то и в большом разберутся. А мне какая разница – где Олега ждать? Здесь ли, в Новом ли Городе… Главное – уцелел бы, выжил в борьбе со злом неведомым, вернулся бы…
СЛАВЕН
Что бы ни говорили люди, а вдалеке от родной земли не шел ко мне сон и мучили дурные предчувствия…
Княгиня обихаживала меня, словно боярина, – кормила, поила, ластилась кошкой домашней, коготки спрятавшей, а ближе к ночи одним жестом отослала от себя всех и поманила меня на мягкое ложе.