Ладонь, обращенная к небу
Шрифт:
Наказание воспоследовало сразу же за приговором. Исполнитель двумя ударами деревянного молота раздробил кисти рук Отора, и потерявшего сознание внука отдали деду.
В Логва они возвращались долго. Наняли повозку, старая кобыла еле плелась, а вознице все было нипочем, и он останавливался возле каждого трактира. К тому времени как они добрались до дома, пальцы Отора зажили, кости худо-бедно срослись, но было ясно, что он никогда уже не сможет взять в руки инструмент. Тем не менее Отор казался веселым, шутил с родственниками и даже пробовал играть на барабане.
А через три дня в комнату Ганзака прибежала служанка с криком:
— Младший
Прошли годы.
Подмастерье Идо успешно выдержал все испытания, его молитвенная беседка удостоилась похвалы шести мастеров, и сам он наконец стал мастером. Не желая расставаться со старым Ганзаком, он переехал к нему в имение и помогал учителю справляться с горем.
Впрочем, мастер Ганзак ничем не выдавал своих чувств. Был все таким же приветливым и радушным к гостям, улыбался в ответ на веселую шутку и не жаловался на жизнь. Работу свою не оставил, и даже порой ночью из мастерской можно было услышать голоса инструментов. Правда, после того как миновали все положенные сроки траура, он частенько стал отлучаться из дома, порой на неделю, а то и на две. Мастера Идо беспокоили его отлучки, но, уважая волю старика, он не спрашивал, куда и по какой надобности тот уезжает, зная, что, если надо будет, Ганзак обо все расскажет сам.
Так оно и вышло.
В четвертый месяц девятого года правления под девизом «Спокойствие и достаток» мастер Ганзак опять собрался в дорогу, но на сей раз предложил Идо сопровождать его. Заказчиков в это время было немного, и он оставил грубую работу своему подмастерью, дальнему родственнику из Саганьи, который заодно прислуживал в саду.
На сей раз Ганзак велел запрягать большую повозку. Из амбара, в котором хранилась высушенная древесина, достали заготовки для беседок, крепежный материал, отдельно погрузили плитки рыбьего клея, котелок для варки лака и сундучок с инструментами.
По дороге старый мастер рассказал, что собирается завершить одну работу, а затем отойти от дел, оставив Идо мастерскую, имение и все, что накопилось за долгие годы. После слов благодарности мастер Идо спросил, не собирается ли Ганзак уйти в какой-либо горный храм или стать отшельником, на что старик улыбнулся, огладил бороду и сказал, что приобрел небольшой домик, где и поселится. Кто же тогда в последний час распрямит его ладони и обратит их к небу, спросил Идо, но ответа не дождался.
А вскоре ему стало не до расспросов, потому что заставы пошли одна за другой, взгляды начальников стражи становились все более и более суровыми, а подорожные бумаги чуть ли не пробовали на зуб. Иногда повозку останавливали воины из засады, проверяя, кто следует и есть ли право на поездку. Идо догадывался, в чем причина таких строгостей, и догадки его превратились в уверенность после того, как из-за поворота показались словно выросшие из болотной низины островерхие, оскорбляющие взор своей уродливостью башни большеглазых дьяволов.
— Неужели досточтимый мастер поселился в Фактории? — вытаращил глаза Идо.
— Это странное предположение, — ответил Ганзак. — Кто же в здравом уме станет жить с чужаками? Неподалеку от Фактории много новых деревень, в которых Наследник дозволил селиться отдельным людям.
— Вот оно что, — только и сказал мастер Идо и молчал весь остальной путь.
Дом старого Ганзака стоял на взгорье. Это было небольшое строение, которое в Логва
Отсюда вся Фактория видна как на ладони.
Между островерхими башнями тянулась стена высотой в три человеческих роста, в некоторых местах виднелись округлые, неприятного вида ворота, сквозь которые непрерывно сновали фигурки не то людей, не то дьяволов.
За оградой мастер Идо разглядел дома чужаков, если, конечно, грубые, напоминающие короба, жилища с прорезями в стенах можно назвать домами. Некоторые короба были высотой с тридцатилетнюю ель, там, как пояснил Ганзак, склады и службы большеглазых.
Еще одна стена в середине Фактории опоясывала странное сооружение, похожее на стог сена или на растянутый клубок из серебряных нитей. Над этим сооружением воздух мерцал и переливался, словно невидимый глазу костер разогревал его изнутри.
— Если верить чужакам, это место, откуда они появляются и куда исчезают, — сказал Ганзак, когда Идо спросил его о назначении странного сооружения.
— Неужели здесь пробита дыра в земную плоть? — ахнул Идо.
— Не знаю. Большеглазые утверждают, что они прибыли из мест, где одна луна. Под землей же, как известно, нет ни одной луны.
— Лживость дьяволов известна… — пробормотал Идо. — Но откуда мастер знает столь много о чужаках? Неужели им дозволено выходить за пределы Фактории?
— Я общаюсь с ними, — просто ответил Ганзак. — До первой заставы они могут ходить свободно, а со временем Наследник разрешит им свободно передвигаться по всему благословенному краю.
Мастер Идо вздрогнул и осенил себя защитным знаком.
— Осмелюсь тогда спросить, что привело уважаемого мастера в эти места?
— Очень скоро ты узнаешь о моем замысле, — ответил Ганзак. — А пока прошу лишь доверять мне.
Доверие мастера Идо к старому учителю было велико, но и удивлению не имелось предела. А когда в дом без приглашения стали захаживать чужаки, то его обуял страх — не повредился ли мастер Ганзак рассудком от горя?
Между тем не прошло и нескольких дней, как мастер начал работу над молитвенной беседкой, а Идо, словно в былые времена, помогал ему.
Старый мастер охотно беседовал с большеглазыми дьяволами, и хотя голоса их были невыразимо скрипучи, слова они выговаривали правильно. Иногда Ганзак доставал музыкальные молоточки и спрашивал чужаков, какие звуки им слышны, а какие проходят мимо ушей, несколько раз старый мастер просил своего бывшего ученика расставить звучащие пластины не из черного, а из красного дерева вдоль стен, так, чтобы они не были видны гостям, а сам наблюдал за их поведением. Идо невольно прислушивался к разговорам, и вскоре он понял, что дьяволы в своей неуемной жажде покупать и продавать не пожалеют серебра за молитвенные беседки, которые в их краях пользуются небывалым спросом.
— Что если дьяволам тоже доступно понимание добра и зла? — спросил однажды мастер Идо. — Молитвенные беседки улучшат их природу, возможно, они обратятся к установлениям и канонам, и тогда справедливость восторжествует, не так ли?
— У них есть понимание добра и зла, — ответил мастер Ганзак, не прерывая работы. — Но ни к чему улучшать их природу.
Тонкий локон стружки вился у его уха, склоненного к пластине красного дерева.
— Тогда они такие же люди, как мы, — воскликнул Идо, удивляясь своей храбрости.