Лаг отсчитывает мили (сборник)

Милютин В.

— Это еще кто такой?

— Да ты же знаешь его. Он мой брат.

— Брат? — мать засмеялась, прижалась щекой к мокрой шапке сына. — Глупенький. У тебя пока еще нет брата.

— Нет, есть. Его дядей Ваней Митрохиным зовут. Он матрос. Ты знаешь, он все-все умеет. А меня дядя Ваня похвалил: я со… соблазнительный.

— Сообразительный, — поправила мать.

— Во, во. Мы теперь все время вместе играть будем. А то он говорит, ему скучно.

— Ох и болтушка ты. Ну хватит, мой руки. Проголодался небось.

Суп наливать?

— Ага. Я теперь все буду. Дядя Ваня говорит: кто плохо ест, тот плохой матрос.

За столом сын уплетал за обе щеки. Мать глазам не верила. Никогда еще у него не было такого аппетита.

Когда пришел отец, малыш уже спал. Нина Сергеевна рассказала о новом Костином знакомстве. Лепету мальчугана она, конечно, не придала никакого значения, но муж слушал очень внимательно. Он подошел к кроватке, посмотрел на разметавшегося во сне сынишку. Усталое лицо осветилось улыбкой.

— А ты знаешь, я и не думал, что Митрохин так детей любит. Шефы просят выделить им руководителя школьного радиокружка. Предложу Митрохина. А то совсем приуныл парень. Заругали мы его.

Жена умоляюще сложила руки:

— Ты хоть дома-то позабудь о службе. Горе мне с вами обоими.

…В дни увольнений, когда матросы сходили на берег, Костя стал надолго пропадать из дому.

— Ты где все носишься? — возмущалась мать.

— В школе.

— В школе? И что ты там делаешь, коротулька?

— В кружке работаю. Меня хотели прогнать, а Иван Васильевич — так теперь дядю Ваню все зовут — сказал: пусть остается, он человек сознательный. Иван Васильевич строгий. При нем никто не шалит. Он говорит, что без ди… без дисциплины никак нельзя.

— И что же ты там делаешь?

— Я? — сын даже обиделся. — Я провода зачищаю. Иван Васильевич сказал, что я молодец, очень старательный. Во! Мам, — понизил голос сын, — а дядя Ваня совсем теперь другой. Раньше скучный был. Теперь веселый, смеется.

…Накануне праздника капитан-лейтенант пришел домой необычно рано. Сын кинулся к нему:

— У тебя порядок, папа?

— Порядок, малыш. Можешь поздравить: наша боевая часть теперь лучшая на корабле. Даже Митрохин отличником стал.

Сын запрыгал:

— Мама! Я же говорил, говорил, что Иван Васильевич— замечательный дядя. А ты… — И вдруг сын обиженно взглянул на отца — Папа, а зачем ты обманывал, что Иван Васильевич мой брат?

Отец засмеялся, взял сына на руки.

— Нет, дружок, не обманывал. Подрастешь, узнаешь, что матросы для командира — те же сыновья. Вот и получается, что вы с Митрохиным братья.

Мальчуган задумался. Слова отца были туманны для детского ума. И сразу же переключился на другое:

— Папа, а ты ключик к дяде Ване подобрал?

— Подобрал, сынок.

— Да? — встрепенулся мальчуган. — Покажи!

Отец пощекотал мальчугана под подбородком.

— Не

один понадобился ключик. Тебе пока не понять этого. Но на один ключик ты можешь взглянуть.

Он поднес сына к зеркалу.

— Погляди, видишь, какой он маленький и забавный.

Сын удивленно смотрел на свое отражение. Состроил ему рожицу. Он так ничего и не понял. Догадывался только, что отец в хорошем настроении. И малыш смеялся и прыгал от радости.

Ремень

Ешё на улице капитан 3 ранга Гребнев понял, что дома творится неладное. Из открытого окна доносился сердитый голос жены, топот ног, грохот сдвигаемой мебели. Обеспокоенный офицер взбежал по лестнице, распахнул дверь — и замер на пороге комнаты. Вокруг стола, размахивая свернутым в жгут полотенцем, бегала жена. Полы ее халата хлопали, как крылья. Она гонялась за сыном — быстрым, вертким, как угорь.

— Я тебя научу слушаться, негодник!

Егорка, увертываясь от полотенца, упрямо твердил в ответ:

— Все равно не надену! Все равно не надену!

Завидев мужа, Полина Ивановна, набросилась на него:

— Любуйся! Это все твое воспитание.

— Да уж, вы меня воспитываете! — отозвался Егорка, уцепившись в край стола и готовый в любую секунду принять новый старт.

Жена только руками развела. Тяжело опустилась на диван.

— Ты слышишь, слышишь, как он разговаривает! — запричитала она, приложив к глазам душистый платочек. — Хороший отец давно выпорол бы его как следует, чтобы дурь поубавилась.

— Придется, — многозначительно вздохнул отец и снял ремень. Схватив Егорку за руку, он затащил его в спальню, прикрыл дверь.

— Драться будешь? — угрюмо спросил сын.

— Не драться, а наказывать. Ты совсем от рук отбился.

— Ну и пожалуйста. И никто тебя не боится! — А глаза с опаской устремлены на ремень. — Я вот пойду в политотдел и расскажу, как вы деретесь. Жить мне не даете.

Теперь и у отца всерьез руки зачесались. Замахнулся ремнем:

— Ах, ты… грозить вздумал!.. Камса ты, комар несчастный.

— И вовсе я не комар! — взвизгнул сын. — Я человек!

— Осьмушка человека, вот кто ты.

— Her, целый человек! Думаете, я ничего не понимаю, да?

До этого сухие глаза мальчугана вдруг наполнились слезами. Обеими руками он обхватил отца, ткнулся лицом в его китель. Худенькие плечи сотрясались от рыданий. Всхлипывая, захлебываясь, Егорка все крепче прижимался к отцу. Тот с трудом разбирал его бормотание:

— Наша учительница говорит: «Вы уже большие… в четвертом классе… умейте уважать и себя и других». Велит даже к малышам и девчонкам по-человечески относиться. Я и отношусь. А дома? На меня кричат только. И мамка, и бабка, и Наташка. Будто я ничего не понимаю…