Лагерь живых
Шрифт:
— А состав?
— Да вот — штаб в полном составе.
— И по каким правилам?
— А это надо подумать. Вот, значится, присутствующим задание на дом: проект свода правил и наказаний. Как в зоопарке, чтоб ясно и понятно: «Пальцы в клетку не совать! Штраф — один палец». Срок — до собрания послезавтра. Митинг проводим сегодня в одиннадцать часов перед Собором. Начальникам служб обеспечить явку. С этим вопросом — все. Давайте дальше.
Собрание идет своим ходом. По сообщениям видно, что неразбериха первых дней в основном изжита, руководители справляются
Отмечаю про себя, что в крепость пошли валом мины, и вокруг уже сделаны первые заградительные поля. Судя по кислой физиономии седого сапера Алексея Сергеевича — крайне примитивные, рассчитанные только на тупых зомби. Ну часовым легче, а если кто живой доберется — увидит и щиты с надписями, и лежащие прямо на насте минки.
Правда, тот же морф проскочил, судя по следам, через такое минное поле минимум трижды — то ли так ему повезло, то ли соображал, куда лапы ставить. И ведь в воде не замерз, сволочь, двигался потом хоть и медленнее, но все же. Не прыгал, как тут под пулеметом, брел скорее, потом вообще полз. Или под огнем уменьшал грамотно силуэт мишени? Или перебитая лапа не давала прыгать?
Наконец собрание закончилось. Иду с твердым намерением поговорить как следует с Надеждой Николаевной.
Идущий рядом маленький омоновец вполголоса спрашивает:
— Про глухонемую — случаем, не рядом с Фрунзенским универмагом это произошло?
— Случаем — там.
— Откуда узнали?
— Наш город — большая деревня. Так вышло, что один мой хороший знакомый проходил мимо этой парочки в подворотне — еще в самом начале, пока до дела не дошло, — потом свидетелем был. А другой хороший знакомый дежурил в приемном отделении клиники, когда женщину привезли. Собственно, он ее и вытягивал, чтоб могла на вопросы ответить. Менты тогда подсуетились, оперативно сработали, сурдопереводчика мигом нашли.
— Ясно.
Добраться сразу до Надежды и выяснить ситуацию не получается. В салоне идет оживленная беседа, центром которой оказывается вчерашний дед-пасечник. Вид у него счастливый.
Не сразу понимаю из его бурной восторженной речи, что, собственно, его так обрадовало. Задирает на себе одежду. Вместо вчерашней воспаленной жути с пузырями вполне здоровая кожа, то, что у него вчера был цветущий и здоровенный опоясывающий герпес, подтверждает только несколько кровяных корочек и шелушащиеся участки на месте пузырьков. Не, этого не бывает!
Сам дедок полагает, что это я, великий шаман и кудесник, дал ему чудодейственные таблетки. Об этом с моей колокольни и речи быть не может. Таблетки, несомненно, лучше работают, чем мазь, но не настолько же. Случай и впрямь уникальный, хоть публикуй. Впрочем, вот Валентине о нем сообщить стоит.
Обращаю внимание, что деда подначивают тем, что он просто скинхед какой-то. Не понимаю, в чем тут соль. Спрашиваю напрямую.
— Ваши люди развеселились, когда я рассказал, для чего приехал сюда. После войны тут своих пчел не осталось. К вам сюда кавказскую породу и некоторые другие завезли, показалось выгодным. А меда они в ваших условиях дают меньше, зимуют тяжело. Вот сейчас я как раз договариваться приехал, ваша северо-западная порода у нас в Башкирии сохранилась — вот и шла речь о возвращении.
— Ну да, есть нечто скинхедское. Типа кавказцев вон, своих разводить.
— Что поделать, северо-западные для Петербурга лучше годятся. А кавказские — лучше на юге. И для меня все пчелы свои, что тут глупости говорить. Пчела, вообще, святая живность.
— Прямо уж!
— Конечно. Вся другая хоть кого, да жрет. А пчелы никого! Наоборот, где пчел нет — там и не растет ничего. Этого сельского хозяйства без пчел быть не может. Много вы искусственно опылите, как же. Вот погодите, летом, если все получится, я вам мед буду возить. Сами увидите.
— За мед, конечно, благодарны будем.
— Рано пока. Но доктору мед будет. И спасибо, я готовился месяц болеть. Таблетки себе оставлю, да?
— Да ради бога! Рад, что вылечилось так быстро.
Наконец словоохотливый дед выкатывается из салона по своим пчеловодским делам, не забыв вернуть вчерашние коробки. Правда, уже без еды, но зато чисто вымытые.
Николаич тихонько спрашивает:
— Получается что-то не так, а? Самое бы время триумфом медицины насладиться, а вы задумались?
— Не лечится герпес за ночь. Не бывает такого.
— А почки? Нет у вас таких таблеток? Чтоб за ночь?
— Раньше не было. Сейчас — не знаю.
— Посмотрите тогда. Плоховато мне сейчас что-то.
— Ясно, что смогу, сделаю. Но, может, стоит вам лечь в больничку? Я б договорился.
— Тогда послезавтра. Завтра операция будет, нельзя мне выпадать.
— И это ясно. Сейчас потолкую с Надеждой, прикину, чем помочь можно.
Николаич кивает.
Всякие серьезные разговоры надо проводить после завтрака. На сытый желудок злости меньше и получается конструктивнее.
Наконец мы с Надеждой свет Николаевной наедине. Деликатная Дарья свинтила куда-то. Мужиков я прямо попросил не соваться на первый этаж. Просто так не соваться.
Вообще-то начать можно только одним способом — начать! Кто-то великий сказал.
Лезу в холодную воду неприятного разговора с неизвестным финалом. Кобура с ПМ все еще у медсестры — насколько знаю, Николаич не дал снять, а то была такая попытка со стороны Михайлова. Несколько утешает, что «кабур» не на животе, а спихнут в «штабное положение» — аж куда-то на спину. Вообще-то я договорился с Андреем и Николаичем, что если начнется ор или тем более стрельба — они вмешаются. Но то, как Надя влепила сразу несколько пуль в нужные места, показывает, что, если она начнет палить по мне, Николаич уже не поспеет. И Андрей с его коленками тоже…
Перед тем как идти, спрашиваю Андрея:
— С чего была такая усмешка при виде этого раненого деятеля?
— Я его по Чечне помню. Работал на ичкерийских бандитов совершенно откровенно, правозащечник чертов. Достаточно известная сволочь, хотя, конечно, по заслугам перед Ичкерийской республикой в подметки не годится Березовскому, лорду Жабе или Ковалеву, рыцарю Чести со Звездой.
— Последнее — это о чем?
— Ковалев за заслуги перед Ичкерией стал кавалером Большой звезды ордена «Рыцарь Чести». Это как в сорок втором кого-нибудь в Москве наградили Железным крестом с дубовыми листьями.