Лагерь
Шрифт:
– Привет, – послышался негромкий голос.
Обернувшись, я увидела его темные глаза и добрую улыбку. Мои руки потянулись в рюкзак за подушкой.
– Ничего себе! Откуда это все?
– Мама передала.
– Она знает?
Подложив подушку ему под спину, я рассказала о моем разговоре с мамой, ее реакции и приготовленном для него ужине. Видя его сконфуженное лицо, я стала отгонять от Антона подозрительные мысли:
– Не бойся. Мама хорошая. Она тебя не выдаст.
Я протянула ему тарелку с оладьями и банкой джема, как подтверждение маминой безобидности и даже полезности. Антон улыбнулся, но в нем
– Юля, мне надо бежать.
– Как ты побежишь? – я саркастически хмыкнула. – Ты даже ходить не можешь толком.
– Давай учиться.
Я не знала, что ответить. Ко мне пришло осознание, что не хочу, чтобы Антон уходил. Я готова была ходить к нему каждый день на этот чердак, вырываться на ночь, пропускать уроки. Мне не хотелось забывать о нем. Это я считала слишком малым для меня, для моих к нему чувств. Это как подкормить брошенную собаку. Сиюминутное проявление человечности. Но все происходящее имело гораздо большее значение, чем встреча с уличной дворнягой. А Антон хотел восстановиться и просто уйти. А что останется мне? Чувство выполненного долга? Это не то чувство, которого я желала.
– Когда начнем разминать твое тело? – спросила я с наигранной радостью.
– Планов на сегодня у меня нет. Можно сейчас.
– Тогда садись вот так, – я убрала из-под спины Антона подушку, а сама села напротив, вытянув ноги вперед, – начинаем вращение головой. Раз, два, три. Теперь в обратную сторону. Раз, два, три. Прекрасно. Следующее упражнение: разминка ладоней и ступней.
Антон все выполнял старательно и предельно сосредоточенно. Он внимательно разглядывал процесс вращения собственных рук и ног. После пятнадцати минут физкультуры на его лбу проступила испарина и появилась одышка. По его исказившемуся лицу стало понятно, что ему больно выполнять определенные упражнения. В особенности поочередное поджатие под себя ног. На мое предложение закончить на сегодня занятие он ответил категорическим отказом. Спустя еще полчаса он рухнул на землю с блаженной улыбкой.
– Все, хватит, – произнес он устало и довольно.
Я поднесла к его рту бутылку молока, из которой он с жадностью отпил половину. Сделав сама пару глотков, я уложила подушку на живот Антону и легла на нее.
– Так я совсем скоро поправлюсь, – его рука легла мне на волосы.
– Точно, – согласилась я, чувствуя горечь на душе. – Расскажи, как тебя сбили?
– Меня не сбивали. Я сам упал. Неисправность в самолете. На самой границе. Я зацепился парашютом за сосну, и меня подобрали ваши.
– Ну ты неудачник! – засмеялась я, но Антон меня больно схватил за ухо, так что я вскрикнула.
– Но-но! Попрошу! – весело сказал он, и его рука вновь стала ласково гладить меня по волосам.
– Антон, – произнесла я серьезно.
– Что?
– Ты сбрасывал бомбы?
– Да. Я уничтожил несколько ваших складов.
– А людей сбрасывал?
Ладонь Антона замерла. Наступило долгое и мучительное молчание. Молчание, которое послужило мне ответом. Молчание, в котором я слышала рев турбин, видела летящих вниз граждан моей страны. Перед глазами сидели на коленях на тротуарной плитке плачущие родственники.
– Сколько человек ты сбросил? – спросила я, чувствуя затылком напряжение моего друга.
– Мне не приходилось сбрасывать людей, – резко
– Почему ты не отказался?
– Мне отдавали приказ. Я солдат, который любит свою страну.
– А я свою, – сдерживая негодование, ответила я.
Между нами вновь воцарилось тягостное безмолвие. Некоторые время мы пролежали, блуждая каждый в своих собственных темных коридорах разума, то и дело заходя в тупики. Мне казалось, что меня кто-то обманул. Подсунул когда-то ложную истину, которую я приняла на веру, и теперь не могу понять, кто во всем этом прав, а кто виноват. А этот кто-то стоит надо мной, растерявшейся, не понимающей, что все-таки происходит, и хохочет. Антон, думаю, тоже ощущал себя отбившейся от отары овцой и плутавшей по склонам гор, которая не может разглядеть даже собственного носа из-за осевшего на землю густого тумана.
Вдруг я почувствовала, как рука Антона сильнее прижимает к себе. Я пододвинулась к нему всем телом и ощутила воздух, гуляющий по моим волосам, от его тяжелого дыхания. Мы лежали, тесно прижавшись, и не произносили ни слова. Словно испугавшись собственных тупиков, мы стали искать утешение друг в друге. Его большая рука крепко обхватила мою ладонь, отчего сделалось непередаваемо тепло в груди. Желая быть как можно ближе, я прижималась к нему сильнее. Мне было невероятно хорошо. Чердак словно стал моим домом, а Антон – любящим супругом. Мы долгое время пролежали так, пока Антон не произнес:
– Не будем сегодня расстраивать твою маму. Тебе пора.
Я повернулась под его рукой к Антону лицом. Он продолжал меня обнимать. Я встретилась глазами с его ласковым взглядом. Его губы были приподняты в легкую добрую улыбку. Мне захотелось его поцеловать. Вдруг он сам потянулся ко мне губами. Я застыла. Он прикоснулся своими мягкими губами к моему носу.
– Тебе пора, – повторил он, ослабляя объятия.
С переполненными от счастья глазами я выскочила из подъезда и понеслась вниз по лестнице, звонко цокая каблуками по ступенькам. Я вспомнила, как Антон рассказывал про полет, когда весь мир создан для тебя. За окном солнце полностью скрылось, оставив наш город на растерзание беззвездной ночи.
Выйдя из подъезда, я оцепенела – у дверей стоял тот же старик и пристально смотрел на меня. Он словно не сходил со своего места и ждал, когда я вернусь. Старик заглянул в мои ошарашенные глаза и произнес с некой усмешкой:
– Нашла котенка?
– Нет, – коротко ответила я.
Старик заулыбался. Моя эйфория сменилась беспощадной оторопью. Мне хотелось убежать, но что-то меня останавливало. В голове закипали мысли. Что думает старик? Почему он молчит? Он понимает, что на чердаке я провела несколько часов?
– Вы здесь живете? – спросила я, собрав все свое самообладание.
– Уж шестьдесят лет, – ответил старик, – скажи, где живешь ты.
– Зачем это вам?
– Если найду котенка, то принесу, – может, от страха, но в его взгляде я заметила нотки холодного коварства.
– Гвардейская, 67, – сказала я старику адрес Даника, – мне надо идти.
Я пустилась со всех ног домой. Мне хотелось поскорей оказаться там, где тишина и спокойствие, где я просто школьница и от меня ждут лишь прилежного поведения и сделанных уроков. Где от меня не зависит жизнь человека.