Лагерь
Шрифт:
«Надо будет рассказать об этом старике Антону, он должен знать», – в конце дня перед сном подумала я.
12
Этой ночью я учила стихотворение. Помня о позоре, что устроил мне в школе Даник, еще днем я хотела выбрать совсем далекое от романтики произведение. Однако к вечеру впечатления сгладились. Поступок Дани уже не казался таким страшным. Даже забавным и трогательным. А прекрасное окончание дня с Антоном вконец убедило, что стихи должны быть о чувствах. И я их нашла. Точнее, не так. Они сами меня нашли. Открыв в гостиной шкаф, переполненный книгами, с верхней полки на меня грохнулся небольшой том в мягком переплете. Это оказался сборник любовной лирики. Веря в предначертанное, я аккуратно, заложив страницу, на которой
С первых слов я поняла, что это стихотворение для меня, хоть оно и от имени мужчины.
Я понимаю, что должна быть с Даней. И я буду с ним. Просто мне надо отправить моего друга к себе домой. Мне кажется, что я ему нужна. Я буду с ним до тех пор, пока он не уедет, а потом вернусь всей душой к Данику. Я полюблю его еще отчаяннее и безрассуднее, так как буду перед ним виновата. Но этот груз вины навеки должен остаться со мной.
Я приняла решение, что, когда буду рассказывать стихотворение в классе, ни в коем случае не посмотрю на Даню. Во-первых, это будет неправильно. Точнее, не совсем правильно. Сейчас я мыслями с Антоном. Во-вторых, это будет еще и такой элемент кокетства с Даней. Не стоит забывать, что я в первую очередь девушка и поиграть с чувствами мужчин у меня в крови. К тому же я сильно обидела вчера Даню своим безразличием к его поступку. Стоило бы изящно извиниться. Он обязательно поймет, что эти строки для него. Словом, со всех сторон я окажусь в выигрыше.
Через пару недель Даник будет отмечать свое шестнадцатилетие. Надо будет обязательно придумать для него нечто особенное. Заставить его расчувствоваться от моего сюрприза. Ха, представляю себе всегда сдержанного Даню с влажными от восторга глазами, когда я вручаю ему подарок. Последнее время он, наверное, ощущает, что я к нему охладела. Надо исправить это и показать, насколько он мне дорог. День рождения – прекрасный повод это сделать.
Я вдруг представила, что убегу вместе с Антоном. Мне кажется, его встретят на родине героем. Он ведь вырвался из плена! И меня начнут обхаживать в его стране. Я помогла ему! Меня обступят журналисты, покажут по телевизору. Мы станем с ним звездами!
13
Погода день за днем стремительно неслась к теплу. Апрель в этом плане особенно прекрасен. Кожа впервые за долгое время может понежиться на солнышке. Только голодному по-настоящему известен вкус хлеба. Только после лютой зимы и склизкого марта ощущаешь всю прелесть первых ласковых лучей солнца, нежность теплого ветерка, мягкость зеленого ворса под ногами.
Уже совсем скоро праздник пятилетия независимости и наше выступление. За эти пару недель в моей жизни произошло несколько занимательных событий, о которых сейчас расскажу.
В школе мы решили взять в хор десяток детей помладше. На совместном собрании (ух, как же я обожаю все эти совещания под руководством нашей Люды) мы пришли к мнению, что возраст нашего класса не играет нам на руку. Всех взрослые пятнадцатилетних подростков считают грубыми, непослушными, порой даже агрессивными. Как таким хором из подрастающих бунтарей и нигилистов вызвать умиление? Как бы мы ни старались, какую бы чувственную песню ни выбрали, едва ли у нас это выйдет. А вот шестилетние дети с их светлыми еще незамутненными глазками и оголенными чувствами – это беспроигрышный вариант. Уже после первой репетиции мы поняли, что все сердца на площади будут завоеваны. Дети были очаровательны. Но самое превосходное, что взяли даже моего Славика! Он еще только учится разговаривать, но его миловидность отметил каждый. Он так старательно подражал нашему пению и легко запоминал мелодию, что со стороны не замечалось, что он совсем не поет. Самого Славика переполняли эмоции от происходящего. После каждого окончания песни он начинал лучезарно улыбаться и хлопать в ладоши от радости. Мы все понимали, что во время выступления он будет самой главной звездой. Для пробуждения еще больших чувств у публики на последнем куплете я должна буду, взяв за руку Славика, выйти на передний план и пропеть одна последние две строчки. Все выступление, как выразилась Василина, выходило чрезвычайно
Я ожидаемо отдалилась от Даника. Но несильно, чтобы вскоре сблизиться с ним уже навсегда. Благо момент можно считать подходящим. Мой Даник особо не замечал охлаждения наших чувств, поскольку пребывал в невиданной эйфории. Людмила Петровна переехала к ним жить! У Дани появилась настоящая, искренне любящая его мама! Моя мама рассказала, что дядя Никита и наша Люда даже свадьбу собирались сыграть. Настоящую, пышную, с гостями, воздушными шарами и шампанским. Мне кажется, если бы я увидела на нашей Люде белоснежное воздушное платье и фату, то от восхищения сердце бы остановилось. Она и так у меня ничего, кроме восторга, не вызывает, особенно сейчас, когда так влюблена. А тут в платье невесты. Но планам не суждено, судя по всему, сбыться. Злость наших врагов последнее время обострилась. Держава с остервенением, которое наблюдалось у нее только в первый год войны, стала нападать на наши границы. Боевые действия разгорались в разных точках со всех сторон страны. Это сказывалось на благосостоянии и настроении всех. Поэтому дядя Никита решил скромно обручиться с Людмилой Петровной у главнокомандующего в Доме Правительства в присутствии только нашей семьи. По законам военного времени главнокомандующий имел право заключать браки. Обручение назначили на следующий день после майского праздника независимости и сопротивления. Я с нетерпением жду этого дня. Пример дяди Никиты и нашей Люды вселил в меня веру в неминуемое счастье для хороших и порядочных людей.
Антон за это время совсем поправился. Простые упражнения, поставившие его на ноги, мы выполняли с ним ежедневно. Иногда я приходила к нему в гости, а он уже лежал изнуренный оттого, что, не дождавшись меня, позанимался самостоятельно. Но, немного отдышавшись, он вновь начинал тренироваться вместе со мной. Словом, физкультура и мамины оладушки его полностью восстановили. Здоровый, сильный и жизнерадостный, он еще больше вселял чувство обожания. Выздоровев, Антон вычистил почти до блеска чердак. Теперь здесь вся пыль и мусор лежали в противоположном углу, паутина с крыши была убрана, строительный хлам выстроен таким образом, чтобы полностью закрывать от постороннего глаза тайное жилище. Я была даже против такой кристальной уборки – больно это подозрительно смотрелось, но потом поняла, как трудно ему который месяц чахнуть в этой сырости и грязи.
Сегодня я рассказала ему о моей встрече со странным стариком у подъезда. Антон внимательно выслушал меня, а затем спросил:
– Борода такая седая длинная, в шинели.
– Ты его знаешь?
– Да. Это Андреич. Он ходил ко мне до тебя.
Меня передернуло от последней фразы. Мне захотелось даже обидеться и уйти. Пусть бы подумал над поведением.
– Как он? – спросил Антон удивительно спокойно.
– Вроде ничего. Он живет в этом доме.
– Ясно.
– Почему он перестал помогать тебе?
– Андреич узнал, кому помогает. Сначала он принял меня за беглого зэка. Это в целом недалеко от истины. Он сам имел по молодости проблемы с законом, поэтому помогал. Но новость о том, что я враг, его сильно расстроила.
– Но тебя он не выдал.
– Да.
– Почему?
– Потому что он ненавидит вашу власть.
– Как? У него Держава казнила кого-то из родственников? – мне в голову не приходило, что может быть другая причина.
– Нет. Он просто считает ваших правителей фальшивыми, необразованными и глупыми вояками, которые могут привести свой народ только к нищете и гибели.
– Этого не может быть! – вскрикнула я.
– Но самое ужасное, считал он, что люди будут гордиться собственной народностью и умирать от пули или голода с улыбкой на устах, потому что им прополоскали мозг выдуманной идеологией. Он считал, что граждане умирают уже к шестнадцати годам, когда их мозг превращается в примитивный пылесборник, в который государство запихивает все, что захочет.
– Это все неправда! А даже если так?! Что нам делать?! А как же полувековое угнетение Державой нашего народа? А эти казни?! Что на это он говорил?