Лаки Старр и большое Солнце Меркурия

Азимов Айзек

Лаки ответил:

— Думаю, да. А теперь помните: я хочу увидеться с Майндсом, как только он проснется.

— Хорошо. Поберегите себя.

Лаки с любопытством взглянул на него.

— Поберечь себя? Что вы этим хотите сказать?

Доктор Гардома покраснел.

— Всего лишь выражение. Я так всегда говорю. Ничего не имею в виду.

— Понятно. Ну, что ж, до встречи. Пошли, Верзила, и перестань хмуриться.

* * *

Доктор Лэнс Певерейл пожал им обоим руки с энергией, поразительной в таком пожилом человеке. Его темные

глаза были озабочены и казались еще темнее из-за нависавших седых бровей. Волосы, все еще густые, почти сохранили первоначальный цвет, став серо-стальными. Больше всего его старили морщинистые щеки, на которых отчетливо выделялись скулы.

Он говорил медленно и негромко.

— Простите, джентльмены: я чрезвычайно расстроен тем, что сразу после вашего прибытия в обсерваторию произошло это ужасное событие. Я во всем виню себя.

— Для этого нет причин, доктор Певерейл, — сказал Лаки.

— Вина моя, сэр. Мне следовало самому встретить вас… Но мы следили за исключительно интересным и очень необычным протуберанцем, и я позволил своим профессиональным интересам помешать проявлениям гостеприимства.

— Ну, в любом случае вы прощены, — сказал Лаки и искоса с юмором взглянул на Верзилу, который с раскрытым ртом слушал поток слов старика.

— Меня невозможно простить, — говорил старый астроном, — но мне приятно, что вы пытаетесь. Я приказал приготовить для вас помещение. — Он взял их за руки и повел по ярко освещенному коридору Купола. — У нас тесно, особенно после прибытия доктора Майндса с его инженерами и… и других. Но все же вам приятно иметь возможность отдохнуть и, может, поспать. Я уверен, вы также захотите поесть, и вам принесут пищу. Завтра у вас будет возможность познакомиться со всеми, а у нас — узнать причину вашего приезда сюда. Для меня вполне достаточно того, что за вас ручается Совет Науки. Мы устроим нечто вроде банкета в вашу честь.

Коридор постепенно вел вниз, они углублялись в жилые помещения Купола под поверхностью Меркурия.

Лаки сказал:

— Вы очень добры. Возможно, я смогу и осмотреть обсерваторию.

Певерейл, казалось, этому обрадовался.

— В этом я к вашим услугам, и я уверен, вы не пожалеете о затраченном времени. Наше основное оборудование смонтировано на передвижной платформе, которая перемещается вместе с движением терминатора. В этом случае часть диска Солнца всегда остается видимой, несмотря па движение Меркурия.

— Поразительно! Но теперь, доктор Певерейл, один вопрос, Каково ваше мнение о докторе Майндсе? Я оценил бы откровенный ответ, без всяких дипломатических соображений.

Певерейл нахмурился.

— Вы тоже специалист по субоптике?

— Не совсем, — ответил Лаки, — но я спрашиваю о докторе Майндсе.

— Совершенно верно. Ну… — астроном задумался, — он приятный молодой человек, весьма компетентный, я думаю, но нервный, очень нервный. Он обидчив, слишком обидчив. Чем больше проходит времени, чем хуже идут дела, тем сильнее это сказывается: с ним иногда бывает очень трудно. Жаль: я уже сказал, что в целом это приятный молодой

человек. Я его начальник, конечно, пока он работает в Куполе, но я в его дела не вмешиваюсь. Его проект не связан с работой обсерватории.

— А каково ваше мнение о Джонатане Эртейле?

Старый астроном сразу остановился.

— А он при чем?

— Как он ладит со всеми здесь?

— Не хочу говорить об этом человеке, — сказал Певерейл.

Некоторое время они шли молча. У астронома было мрачное лицо.

Лаки сказал:

— Есть ли еще люди в обсерватории? Тут вы и ваши люди, Майндс и его люди и Эртейл. Кто еще?

— Врач, конечно. Доктор Гардома.

— Вы не считаете его одним из своих людей?

— Ну, он ведь врач, а не астроном. Он выполняет работу, которую не могут выполнить механизмы. Заботится о нашем здоровье. Он здесь недавно.

— Насколько?

— Сменил прежнего врача после истечения у того годичной смены. Кстати, доктор Гардома прилетел на том же корабле, что Майндс и его люди.

— Годичная смена? Это обычно для здешних врачей?

— И для большинства остальных. Трудно при этом поддерживать нормальное общение: к тому же сначала ты с трудом учишь человека, а потом он сразу улетает; но на Меркурии нелегко жить, и приходится часто заменять людей.

— Сколько же новых людей вы получили за последние шесть месяцев?

— Около двадцати. Точное число в наших записях, но примерно двадцать.

— Но сами вы здесь давно? Астроном рассмеялся.

— Много лет. Даже не хочется думать, сколько. И доктор Кук, мой заместитель, здесь уже шесть лет. Конечно, мы часто бываем в отпуске… Ну, вот и ваше помещение, джентльмены. Если вам что-нибудь потребуется, сразу дайте мне знать.

* * *

Верзила осмотрелся. Комната была небольшой, но в ней стояли две кровати, которые можно было убирать в стенной проем; два стула — тоже убирались в стену; комбинация стула с письменным столом; небольшой шкаф; по соседству ванная.

— Эй, — сказал он, — получше, чем на корабле.

— Неплохо, — согласился Лаки. — Вероятно, одна из их лучших комнат.

— А почему бы и нет? — спросил Верзила. — Я думаю, он знает, кто ты.

— Надеюсь, нет, Верзила, — сказал Лаки. — Он считает меня специалистом по субоптике. Знает только, что послал меня Совет.

— Но ведь все знают, кто ты, — возразил Верзила.

— Не все. Майндс, Гардома, Эртейл… Послушай, Верзила, отправляйся в ванную. Я закажу еду и попрошу принести с «Метеора» вспомогательное оборудование.

— Идет, — весело сказал Верзила.

Он громко пел под душем. Как обычно в безводных мирах, вода строго ограничивалась, на стене висело предупреждение, какое количество может быть использовано. Но Верзила родился и вырос на Марсе. Он очень уважал воду и не стал бы ее уничтожать с такой же охотой, как, например, бифштекс. Поэтому он обильно пользовался мылом, а водой умеренно и при этом громко пел.

Он встал перед сушилкой с горячим воздухом и шлепал себя по телу, чтобы быстрее высохнуть.