Лакомый кусочек
Шрифт:
– Ага, ладно, – отозвалась я. – У тебя есть ее адрес?
Я сделала несколько вариантов ответа:
Уважаемая миссис Болдуин, мы выражаем искреннее сожаление, что в Ваших хлопьях оказался данный предмет, но такие оплошности случаются…
Уважаемая миссис Болдуин, приносим извинения за причиненное неудобство; спешим заверить Вас, что в целом содержимое пакета было абсолютно безопасно в санитарно-гигиеническом плане…
Уважаемая миссис Болдуин, выражаем Вам благодарность за то, что Вы обратили наше внимание
Самое главное было, и я это знала, ни в коем случае не употреблять слово «муха».
Телефон на моем столе опять зазвонил. Я никак не ожидала услышать в трубке этот голос.
– Клара! – воскликнула я, осознав, что совсем про нее забыла. – Как жизнь?
– Спасибо, хреново! Послушай, придешь сегодня на ужин? Мне необходимо видеть новые лица.
– Я с удовольствием! – Мой энтузиазм был почти искренним: уж лучше ужин с Кларой, чем еда из коробки. – В какое время?
– Да знаешь, когда сможешь, тогда и приходи. Мы тут не страдаем пунктуальностью. – Последние слова она произнесла с горечью.
Теперь, дав ей обещание, я стала быстро соображать, что бы это значило: Клара меня пригласила, чтобы развлечься и поплакаться, то есть как затейника и конфедантку в одном лице, а это меня совсем не радовало.
– Скажи, а можно я приду с Эйнсли? Ну, если, конечно, она не занята.
Я сказала себе, что Эйнсли не помешает полноценный ужин – она сегодня только пила с нами кофе, – и еще я втайне хотела, чтобы она вместе со мной приняла на себя удар. Они с Кларой могли бы побеседовать о детской психологии.
– Конечно, почему нет? – согласилась Клара. – Чем больше народу, тем веселее. Вот наш девиз.
Я позвонила Эйнсли на работу и, аккуратно поинтересовавшись, какие у нее планы на ужин, выслушала ее рассказ о том, что она получила два приглашения и оба отвергла: одно от свидетеля на процессе против мужеубийцы, а другое – от студента-стоматолога, с которым познакомилась накануне вечером. О последнем она отозвалась довольно грубо: с этим она больше никогда никуда не пойдет. По ее словам, он пообещал ей, что на вчерашнюю тусовку придут художники.
– То есть у тебя никаких планов на вечер нет, – констатировала я факт.
– Ну, пока нет, – сказала Эйнсли. – Если ничего не нарисуется.
– Тогда, может, сходим к Кларе на ужин? – Я ожидала услышать отказ, но она смиренно согласилась. Мы договорились встретиться у станции подземки.
Я вышла из офиса в пять и направилась в облицованный розовым кафелем дамский туалет. Мне нужно было несколько минут побыть в одиночестве и психологически подготовиться к общению с Кларой. Но там уже были Эмми, Люси и Милли – они расчесывали свои осветленные волосы и поправляли макияж. Три пары глаз сверкали в зеркалах.
– Идешь куда-то вечером, Мэриен? – спросила Люси нарочито будничным тоном. У нас с ней одна телефонная линия на двоих, и она, конечно, все знала про Питера.
– Да, – коротко ответила я, не желая делиться с ней информацией. Их жалкое любопытство меня нервировало.
4
Я шагала к станции метро в золотистом мареве духоты и пыльной взвеси. Было ощущение, что я иду под водой. Издалека я заметила возле телеграфного столба нечеткий силуэт Эйнсли, а когда подошла
Дом Клары располагался в нескольких кварталах к северу от станции. Мы шли молча, я все думала про пенсионный план и в конце концов решила не подписываться на него. Эйнсли не поняла бы, с чего это я так беспокоюсь: она не видела причины, почему я не могла бы потом сменить место работы и почему это должно обязательно стать окончательным вариантом. Потом я стала думать о Питере и о том, как он отреагировал на новость о женитьбе друга, а расскажи я об этом Эйнсли, она бы только посмеялась. И я спросила, не стало ли ей лучше.
– Не беспокойся обо мне, Мэриен, – ответила она, – а то я начинаю чувствовать себя инвалидом.
Мне стало обидно, и я смолчала.
Дорога пошла в горку. Город стоит на берегу озера и террасами поднимается вверх по склонам холмов, хотя если остановиться, то городской ландшафт кажется плоским. Потому-то здесь и было попрохладнее. И гораздо тише; я считала, что Кларе повезло, особенно в ее положении, жить вдалеке от жары и шума делового центра. Хотя ей самой это казалось чуть ли не ссылкой: сначала они снимали квартиру недалеко от университета, но необходимость расширить жизненное пространство вынудила их переехать на север. Хотя они еще не добрались до пригорода с его современными бунгало и большими семейными автомобилями во дворах. Она жила на одной из старых улиц, но тут мало что привлекало взгляд, как на нашей: старомодные коттеджи на две семьи, длинные и узкие, с деревянными крылечками и чахлыми садиками сзади.
– Боже, ну и жара, – вздохнула Эйнсли, когда мы свернули на аллейку к дому Клары.
Траву на крохотной, со спортивный мат, лужайке не косили уже довольно давно. На крыльце валялась кукла без головы, а в детской коляске лежал плюшевый мишка с вывороченными наружу ватными внутренностями. Я постучала, и через несколько минут за сетчатой дверью появился расхристанный Джо, который на ходу застегивал рубашку.
– Привет, Джо, – улыбнулась я. – Вот и мы. Как Клара?
– Привет, заходите. – Он шагнул в сторону, впуская нас в прихожую. – Клара в саду.
Обходя или переступая через разбросанные по полу вещи, мы прошли через весь дом с типовой планировкой: сначала гостиная, потом столовая с раздвижными дверями, наглухо отделявшими ее от соседних комнат, и потом кухня. Миновали ступеньки заднего крыльца, захламленного разнообразной стеклянной тарой – пивными, молочными и винными бутылками, бутылками из-под виски и детскими бутылочками с сосками, – и нашли Клару в саду: она сидела в круглом плетеном кресле с металлическими ножками. Одну ногу она задрала на другой такой же стул и держала свою младшенькую на коленях. Клара – худышка, с каждой беременностью ее торчащий живот сразу бросается в глаза, и сейчас, на седьмом месяце, она смахивала на питона, проглотившего арбуз. По контрасту ее голова в ореоле светлых волос казалась маленькой и хрупкой.