«Лаковая миниатюра» и другие рассказы
Шрифт:
И вот спустя годы он смотрел на тебя профессионалом, он стал им, превозмогая поврежденный позвоночник, он переформатировал свое тело – безо всякой машинки времени…
Вернуться к тому мигу, когда он заботливо и победительно объясняет тебе, чего стоит опасаться.
Медуза
Метров двести от берега их было много, приходилось лавировать по глубине и на плоскости, маска и трубка оказались нужны не для поиска интересного, а для обзора, для защиты боков и ног от прикосновений. Все время вертел головой и поневоле рассматривал медуз. Вот почти
Возвращаться пришлось тоже проталкиваясь, но уже сквозь толпу плещущихся на мели, а не сквозь медуз. Отдельной кучкой в воде по пояс держались подростки, точнее, их держали энергичные накачанные тётки разных размеров и утомлённые ими пловцы-аполлоны, свистки были у тёток. Подростки, тётки и аполлоны представляли какой-то “кэмп”, в этот греческий лагерь их привезли из Сербии. Наши внучки тоже летом вывезены на пару недель в такие же “кэмпы” в России, интересно, без пионерской атрибутики, которую обессмертил фильм “Добро пожаловать!”, что соединяет прежде незнакомых подрастающих людей?
На песке у кромки живописно расположились три грации разных объёмов, рассыпая вокруг окурки. Олимпийский бог им судья, а сам Олимп – за головами, за отельчиками, за деревьями чаще всего окружен облачной чередой разной плотности. С берега престол Зевса не виден, но когда накануне мы поднимались в национальный парк, двуглавая вершина перед нами обнажилась.
Вышел, обходя граций, и обнаружил у себя справа под рёбрами маленькое красное пятно, ожгла всё-таки синяя с каёмочкой! Прости, дорогая, за толкотню в твоих пределах, я старался, Посейдон свидетель, увернуться. На соседних лежаках семья с детишками, показал им рапанчика и неизвестную мне круглую двустворчатую ракушку размером с большое яйцо, и Люба понесла моллюсков обратно в Эгейское море.
Непионерский лагерь по свистку вышел на берег. Колготятся, дурачатся, здесь лидером – самый энергичный, не обязательно самый дурашливый или глупый, но тот, кто быстрее переводит свои побуждения в действия, заражает общепонятными, то есть – чаще всего примитивными, разрушительными импульсами остальных. Всё-таки здорово отличаются дети в семье – и в коллективе: в хорошей семье видят с рождения особость каждого, а в коллективе, тем более слепленном на короткое время, главное – общие требования, общие эмоции, не различия, а слияния.
Вот и сейчас человек пять мальчишек и девчонок носятся змейкой за крепким пареньком, который, как сержант с флажком, ведущий по мостовой группу солдат, меняет их направление палкой с какой-то синей тряпкой. Чёрт, так это же медуза! Обезвоженная и потому утратившая свою круглую величественную гармонию. Распадается на склизкие хлопья. Что она им сделала? Слишком приблизилась к берегу. Не понимают, что эти бессмысленные отрепья – остатки чьей-то жизни, нашей общей жизни, они даже не смогут накопленную медузой живую субстанцию присвоить, переработать, сохранить труд живой клетки…
… Конечно, я не так чётко и развёрнуто тогда подумал, но в том сгустке, импульсе, перерабатывавшем увиденное, это было. А главное было: неразумные детёныши! Как бы вам потом не отрыгнулось…
Отозвалось, получается, гораздо масштабнее. Я ничего не выдумываю, в том числе – и свои беглые
В Северной Греции погибло несколько человек, наводнениями размыло дороги, смыло мосты на вздувшихся речках, при нас выглядевших пустыми руслами. Ливни с грозами, с мерцающим лесом молний, присущих громовержцу, ударили по пространству от Хорватии до Стамбула.
Уникальность циклона объяснили тем, что его центр стоял прямо над Салоникским заливом, отсюда такие редкие для этих мест в июльскую жару глубокие метаморфозы.
Циклон назывался “Медуза”.
Берег святого Дионисия
Устал. Так, как и хотел: лишнего не оставил, только чтобы выползти на берег, снять тяжеленные цельнолитые ласты и растянуться на толстой перине песка. А уже потом дойти до домика и выпить вина. Холодного, домашнего, в таверне взяли. Сразу сил добавляет.
Их за два часа вглядывания сквозь укрупняющий аквамарин, цельный на многие километры кристалл ионической воды, потрачено немало: надо же было в маске с трубкой не просто висеть над рыбами и между ними (крупные – парами, мелкие – компаниями, пусть и разной породы), а и двигаться их путями между камней, опускаться на дно. Ты же тоже “рыба”, тебя же тянет к любой луже, не то что в такие пустынные от человеков глубокие места!
Видел даже морскую черепаху, похожую сверху на резиновую четырехвесельную лодку снизу. Сейчас в сентябре они редкость у этих берегов, только те единицы, кто в Ионическом море постоянно курсирует, а в конце весны со всех просторов Средиземного моря черепахи сплываются к нашему берегу Закинфа, здесь у них в чистых глубоких водах простор для свиданий, а рядом сразу и роддом. Жаль, не увидел въявь это зрелище, когда они сотнями выползают на берег и мощными лапами роют в песке метровые ямы, чтобы отложить в них яйца. Хочется прилететь сюда в мае, посмотреть.
Классное место у маленькой гавани за берегущим ее от штормов островком, по прошлому разу запомнил. Надо еще не терять ориентации: в какой стороне оставленный берег, как сказали бы спортсмены-парусники – не рыскать по курсу. Ну вот и выплываю, кажется, к знакомому дощатому маленькому пирсу…
Две одетые девицы, одна даже в очках. Не пускают на берег! Говорят на всех европейских языках сразу и показывают на палку с табличкой, вкопанную в песок, на ней черепашонок растопырил лапки. Видел я таких, бежали они, отряхнув прах скорлупы, от материнских кладок, бежали в сторону большого материнского моря. Так вот, оказывается, с семи часов вечера волонтеры со всей Европы не допускают никого на пляж. Чтобы никто не вздумал помочь черепашонку добраться до волны, ее урез – пограничная полоса этого патруля.