Лакуна
Шрифт:
— Ты любишь живопись? — поинтересовалась хозяйка. — Ты ее понимаешь?
— Не особо. Скорее слова. Они действительно красивы. Стихи и все такое прочее.
— Чем же вы занимались в школе?
— Жуткими гадостями, сеньора. Сплошная муштра и психомоторика. Школа была военная.
— Dios mi'o, бедный кутенок. Но ведь им так и не удалось тебя сломать, верно? Я заметила, что ты нет-нет да и писаешь хозяину на ботинки.
— Простите?
— Я слышала, как ты читал служанкам газету внизу в столовой. Коверкал заголовки, чтобы их посмешить. Эх вы, мятежнички. — Она по-прежнему
— Это пустяки, сеньора, так, для препровождения времени. Мы же все равно работаем.
— Не бойся, я революционерка. Я одобряю мятеж. А куда тебя послали учиться, в Чикаго или куда-то в этом роде? В какую-нибудь промозглую дыру?
— В Вашингтон.
— Ах да, трон королевства Гринголандия.
— Что-то в этом роде. Скорее, кукурузные поля на окраине королевства. Школу окружали фермы и поля для поло.
— Поло? Это что за злак?
— Это игра. Богачи играют в бейсбол верхом на пони. Королева положила кисть и обернулась.
— Ну разве не дикость? Богачи в Соединенных Штатах даже не умеют с толком тратить деньги. — Она покосилась на тарелки с обедом, изучая rellenos [124] . — Закатывают балы, в то время как другие люди не имеют крыши над головой и голодают. А эти толстосумы подают крохотные закуски на приемах! Живут друг у друга на головах, как птицы в клетке. Женщины похожи на репу. А когда разоденутся — на репу в платье.
— Вы правы, сеньора. В Мексике гораздо лучше.
124
Фаршированные острые перцы (исп.).
— Мексика тоже катится к чертям. Каждую неделю гринго растаскивают ее по кускам, подменяя очарование наших маленьких площадей и индейской культуры модными уродствами. Кончится тем, что они превратят заросли наших агав в поля для бейсбола на пони. И боюсь, что с этим ничего не поделать. Большая рыба всегда съедает мелкую.
— Да, сеньора.
— Кутенок, не называй меня «сеньора». Меня от этого тошнит.
— Простите. Но вы совершенно правы. Моя мать мексиканка, но всю жизнь хотела лишь одеваться как американская дама да женить на себе американцев.
Хозяйка приподняла бровь:
— Американцев?
— Разумеется, не всех сразу. Ей это удалось лишь однажды, с моим отцом. Все остальные рыбы выскользнули из сетей.
Королева рассмеялась и покачала увитой лентами головой, точно флагом на ветру. Уж она-то никогда не превратится в репу.
— Инсолито, приходи и плачься мне почаще.
— Олунда держит меня на коротком поводке, сеньора.
— Прекрати называть меня «сеньора». Сколько тебе лет?
— Летом будет двадцать.
— Да мы с тобой почти ровесники! Мне двадцать пять. Так что зови меня просто Фридой. Сезар не стесняется, значит, и тебе можно, это не государственное преступление.
— Сезар вам в дедушки годится.
Сеньора наклонила голову:
— Ты же не боишься меня? Просто стесняешься, верно?
— Пожалуй.
— Беда в том, что тебе не хватает огня в крови. Ты не совсем мексиканец, но и не гринго, Инсолито. Ты как
— Наверно, вы правы, сеньора Фрида.
— В комнатах твоей матери — любовь к поэзии и красоте. И, вероятно, тайные страсти. А на половине гринго — рассудок, рационализм, умение выживать.
— Все так. Вот только живу я на кухне. Причем крохотной.
— Слава богу, на кухне в твоем доме правит Мексика.
Господь наш Иисус еще не воскрес. Откуда нам это знать? Олунда ворчит, что опять нужно готовить постные блюда. Но это же объеденье: фасолевый суп, картофель в соусе из овощей, жареная фасоль. Вечером за ужином художник намекнул, что ему требуется больше помощников мешать штукатурку, а хозяйка отрезала: «Sapo-rana! Сам знаешь, с твоим аппетитом помощник нам нужен на кухне». Она называет его жабой, потом встает, идет к нему и целует эту жабу. До чего странная пара. И кстати, почему эти коммунисты соблюдают Великий Пост?
Газеты с репортажами о новой фреске художника во Дворце изящных искусств слетают со станков с такой скоростью, что того и гляди загорятся. Он копирует собственную фреску, которая произвела скандал в Соединенных Штатах, и еще до завершения ее пришлось уничтожить, такой страх она внушала гринго. А любой мексиканец, которому удалось напугать гринго, — национальный герой. Теперь каждый вечер в доме толпятся другие художники, садятся ужинать, даже не смыв с волос краску. Писатели, скульпторы, самоуверенные накрашенные дамочки, добивающиеся права голоса, и студенты, которые, видимо, вместе с прокаженными ждут дня San Juan Bautista [125] , чтобы наконец помыться. Некоторые уже явно вышли из студенческого возраста и занимаются неизвестно чем (если вообще чем-то). Наконец, есть среди них один японец, одетый как гринго: он приехал, чтобы сделать фреску в новом Меркадо.
125
Св. Иоанн Креститель: имеется в виду Рождество св. Иоанна, 24 июня.
Единственное место в доме, где можно разместиться, чтобы перемыть столько посуды, — прачечная под лестницей. Сверху во двор доносятся голоса гостей, пьющих до полного единодушия, иногда всю ночь напролет, как дельцы, приезжавшие навестить дона Энрике. Эта же компания хочет выгнать из Мексики всех американских нефтяников. Сеньора кричит: «Спасем Мексику для мексиканцев! Спасем мексиканцев для Мексики! Вот две заповеди нашей революции!» И все дружно запрокидывают головы, глотая за Мексику текилу.
Сегодня художник объяснил слугам, старавшимся прошмыгнуть за стульями гостей, чтобы собрать со стола тарелки, что это цитата из Моисея.
— Сеньор Ривера, неужели Библия говорит о Мексике?
Время от времени бедняжка Канделария служит сеньору объектом развлечения. И не исключено, что не только в этом смысле.
Он пояснил, что речь идет о другом Моисее, Саенсе, который в 1926 году сказал: «Быть может, десять лет революции и не спасли всех мексиканских детей, но по крайней мере мы спасли их от папы и итальянского Ренессанса».