'Ламия', 'Изабелла', 'Канун святой Агнесы' и другие стихи
Шрифт:
Потупленные травы распрямив
И дымкой затуманив зелень круч;
Пей эту грусть, как утро среди роз,
Как радугой играющий прибой,
Тюльпанов шелковистые моря;
Прелестная пускай себе до слез
Рассердится, - ей пальчики накрой.
Пируй глазами, слов не говоря.
III
21 У Красоты, которая умрет;
У Радости, которой нас пора
Обнять -
Сосущих пчел отравит, - есть сестра;
И в храме Упоенья самого
Есть властной Меланхолии придел,
Открыт тому, кто сахар и янтарь
Из гроздьев Счастья выдавить успел;
Он скорби той узнает торжество
И к ней падет на пасмурный алтарь.
ГИПЕРИОН. ФРАГМЕНТ
HYPERION. A FRAGMENT
Поэма писалась в основном с конца сентября по ноябрь 1818 г. После нескольких попыток возвращения к поэме Китс оставил ее незавершенной в апреле 1819 г. Второй вариант под названием "Падение Гипериона", также оставшийся неоконченным, относится к июлю-сентябрю 1819 г. (см. письмо Китса Дж. Г. Рейнолдсу 21 сентября 1819 г.
– с. 268). Замысел "Гипериона" волновал Китса еще до выхода в свет его первой большой поэмы "Эндимион" (см. письмо Б. Р. Хейдону 23 января 1818 г.
– с. 212). В сложной мифологической форме поэма воплощает представления Китса о непрестанном столкновении противоборствующих сил мироздания как движущей силе прогресса. Чисто романтическая концепция торжества красоты как истинной сущности всех явлений позволяет Китсу дать особую интерпретацию традиционного мифа о свержении титанов олимпийскими богами под предводительством Юпитера (Зевса).
Речь Океана (II. 172-242) отражает убеждение Китса в неотвратимости прогресса - как исторического, долженствующего привести человечество к гармонии и счастью, так и поступательного развития отдельной личности, постоянно расширяющего границы индивидуального опыта: ср. письма Китса Дж. Г. Рейнолдсу 3 мая 1818 г. (с. 227-229) и Джорджу и Джорджиане Китсам 17-27 сентября 1819 г. (с. 268-272). Кульминацией поэмы является превращение Аполлона в бога солнца, музыки и поэзии. В образном строе и стилистике
Перевод Татьяны Гнедич (1973):
ИЗ "ГИПЕРИОНА"
В тенистой грусти влажного оврага,
Вдали от свежей радости рассвета,
От зноя дня и от звезды вечерней
Сидел седой Сатурн, угрюм как камень,
5 Недвижен, как большая тишина.
Необоримый бор, над ним нависший,
Как полог тучных туч, не шевелился.
Так в летний день спокойный знойный воздух
Не трогает семян пушистых трав
10 И мертвых листьев, на земле лежащих.
Поток стремился мертвенно, безмолвно,
Как будто и на нем лежала тенью
Низринутость божеств. На берегу
Наяда в чаще камыша молчала,
15 Холодный палец приложив к губам.
По берегу огромные следы
Вели туда, где ноги исполина
Стояли в дреме. На песке холодном
Его большая правая рука,
20 Безжизненная, старая, пустая,
Лежала праздно. Тусклые глаза,
Бессильные, не видели вселенной.
А голова, клонившаяся долу,
Казалось бы, прислушивалась чутко
25 К дыханью древней матери Земли
И будто ожидала утешенья.
Казалось, никакая сила в мире
Его уже не в силах разбудить.
Но вдруг рука, участливо родная,
30 К его плечам широким прикоснулась,
И глянула в лицо ему сама
Богиня новорожденного мира.
Пред нею статность гордой амазонки
Казалась бы пигмейской красотою,
35 Она могла бы ухватить за кудри
Ахилла - и пригнуть его к земле.
Могла бы Иксиона колесо,
Сверкающее пламенным круженьем,
Прикосновеньем пальца задержать.
40 Ее лицо, большое, как у сфинкса
Мемфийского, стоящего в Египте,
Где мудрецы искали тайных знаний,
Не мраморной сияло красотою,
А красотой глубокого страданья,
45 Которое превыше красоты.
Составил С. Сухарев