Лань в чаще, кн. 2: Дракон Битвы
Шрифт:
Укрощенный, зверь стал очень покладистым: отвернуться, пока она меняла мокрую рубашку на сухую, Аск согласился неожиданно легко, а потом сам завязал ей рукава, обнаружив ловкость и привычное умение обращаться с женской одеждой. Чему Ингитора и не подумала удивиться.
Потом она сидела, медленно расчесывала сохнущие волосы и присматривала за костром, возле которого сушились расправленные на палках его штаны и ее рубаха. Размытые бледно-синие пятна ярко выделялись на светлой ткани – просто жуть, что о ней подумают, если кто-нибудь это увидит! Ладно бы просто кровь, эка невидаль – но синяя… Аск отсыпался под своим плащом, и никакие жуткие сны его не мучили, и троллихи не снились… А Ингитора рассматривала его и пыталась на свободе собрать в кучу и как-то осмыслить свои впечатления, но их оказалось так много и они все получились такими яркими, что рассудок был погребен под их грудой и пребывал в каком-то восторженном недоумении. Приглядываясь к его лицу,
Мысль об Эгвальде вызывала в ней чувство, очень похожее на жалость и угрызение совести. Он так любил ее и не побоялся ради нее пойти на смерть, но она никогда не всматривалась в его лицо с таким любопытством, словно хотела через изгиб его бровей проникнуть в душу. Он попал в плен из-за нее, а она не помогла ему, но ничуть не жалеет обо всех тех обстоятельствах, что привели ее к совсем другому человеку…
Что она там плела? «Я полюблю того, кто принесет мне голову…» Да в своем ли она была уме? Сейчас у нее полностью открылись глаза на дикость собственного прежнего поведения. Мало того, что она толкнула Эгвальда ярла в такой опасный и бессмысленный, как оказалось, поход. Она и себя чуть не погубила, собравшись стать женой человека, которого не любит. После вчерашнего она уже не могла скрывать от себя, что изменила Эгвальду решительно и безусловно. Ничего особенно пока не случилось, но душой она уже принадлежала Аску. Он был – одно, а все прочие мужчины на свете, включая Эгвальда – совсем другое. Ее чуть снисходительное расположение к Эгвальду не шло ни в какое сравнение с теми неоднозначными, яркими, восторженными чувствами к Аску: он захватил ее целиком, решительно изгнал все мысли о чем-либо другом. Эгвальд являлся только частью мира, не очень-то и большой, а Аск просто уничтожил весь мир, точно они и правда остались единственными на свете людьми. Она не была Фридой с хутора, которая влюбляется в своего пастуха, потому что никого другого не знает; Ингитора видела много разных людей, среди них попадались и красивые, и знатные, и сильные, и с хорошо подвешенным языком… Но ни разу еще она не встречала человека, от которого исходило бы такое горячее и прочное ощущение силы, силы телесной и духовной, слитой в такое живое и неразрывное целое. Ни перед кем она еще не чувствовала такого безусловного восхищения, не испытывала такого блаженства просто от мысли, что он есть на свете.
Прекрасно понимая, что происхождение обязывает ее оберегать свою честь, Ингитора не собиралась ею жертвовать даже ради столь блестящего героя, но не могла не радоваться, что нравится ему. Она не испугалась «зверя», в глаза которого вчера невольно заглянула: ею владело жадное любопытство к этому человеку и она хотела видеть его таким, какой он есть, вместе с тем зверем, который в нем жил. Он видел и ценил в ней не только женщину; она знала, что ее готовность протянуть руку человеку не будет понята как согласие упасть в объятия зверя. И, может быть, поэтому она отвергала его притязания с известной неохотой и сожалением, которых раньше в подобных случаях не испытывала. Его влечение находило в ней естественный отклик, и она охотно пошла бы ему навстречу, если бы не прочно привитая с детства забота о своем достоинстве. Страстью к ней пылали многие, от молчаливого Стейнара из Лингунберги до готового на подвиги Эгвальда ярла, но только Аск сумел передать свое влечение ей – легко, как «головня головне передать готова пламя от пламени», [11] и рядом с ним она чувствовала себя той молодой березой, все существо которой радостно раскрывается навстречу солнечному теплу.
11
«Старшая Эдда» Речи Высокого.
Сейчас ровно четверо суток с тех пор, как она открыла глаза, увидела его и он сказал ей: «Привет!» Она еще не привыкла к его лицу, и в то же время ей кажется, что она знает о нем даже больше, чем об отце! Отец тоже рассказывал ей о своих путешествиях и подвигах, но не упоминал
О богиня Фригг! Никогда прежде она не могла бы сидеть в одной рубашке в лесу на поляне рядом с мужчиной, спящим «после бурной ночи», хуже всякой Фриды с ее пастухом, чувствуя немного стыда за собственное безрассудство, но еще больше радости.
Поглядели бы на нее сейчас все те, кто когда-то, в каких-то прошедших веках, знал йомфру Ингитору из Льюнгвэлира – фру Торунн и ее узкоплечая Гуннхильд, и йомфру Вальборг, и фру Сванхильд, и даже Хильда Отважная! И при мысли об этом ее разобрал такой смех, что, хоть она и старалась сдержаться, Аск проснулся. Он открыл глаза, глянул на нее, как-то мечтательно и восхищенно улыбнулся, словно видел перед собой прекрасное продолжение прекрасного сна, взял ее за плечи и ловко бросил на себя. Но образы вытянутых лиц и открытых ртов фру Торунн и фру Сванхильд помогли Ингиторе держать себя в руках и дали сил для истинно героического сопротивления.
В том же озере они надергали камыша и поели, потом прошли еще немного дальше и набрели на богатую земляничную поляну среди каменистой россыпи, где основательно застряли. Ползая по земле и собирая ягоды, они говорили о чем-то очень умном: Аск в какой-то уже забытой связи вспомнил одну тяжбу, которую при нем разбирали, очень запутанный случай с наследством, где были замешаны вольноотпущенники, дети сомнительного происхождения, и в придачу все осложнялось порядком смерти нескольких родичей. Ингитора знала такие дела еще по Льюнгвэлиру, и они оживленно обсуждали разницу в законах Слэттенланда и Фьялленланда – вроде бы предмет разумный, строгий, хоть на тинг. Но очередной приступ безумия бенгельт не заставил себя ждать. Ингитора опять не уследила, как оно вышло, но вдруг обнаружила, что сидит на коленях у Аска, который устроился на земле, прислонившись спиной к большому камню, и в подробностях рассказывает ему случай с наследством сводного брата Асмунда хёльда из Эльвефалля, у которого жена тоже была дочерью вольноотпущенника…
– Так ты дочь законоговорителя? – уточнил Аск.
– Да, – сказала Ингитора и замолчала, стараясь вспомнить, изрекла она уже название Льюнгвэлира или все-таки воздержалась. – А это так заметно?
– Ну, еще бы! Я встречал женщин, которые отлично разбирались в правах хорнунгов, но все это были почтенные матери и бабушки, жены ярлов и хёвдингов. А чтобы девушка восемнадцати лет…
– Мне уже почти двадцать, не надейся!
– А я так и думал. Хотел подольститься немножко. Уже почти – этот как?
– Месяца через полтора будет. Я в «жаркий месяц» родилась.
– Я тоже! Мы что, сговорились с тобой, что ли? Только мне будет все двадцать девять. Я еще не очень старый?
– Пусти! – Ингитора пошевелилась. – Сам виноват, напомнил! Для дочери годи совершенно неприлично…
– Не пущу! Клянусь Фрейром, мой род достаточно хорош, чтобы дочери годи сидели у меня на коленях без ущерба для своей чести! Притом не в лесу, а где угодно, хоть на пиру у любого конунга!
Ингитора смотрела ему в глаза, которые на таком расстоянии казались еще красивее, и сострадала самой себе: никогда раньше она не была такой легковерной и сговорчивой. Его упорство в попытках ее обнять оказалось сильнее ее попыток противиться, и вот она уже смирилась с этим… и ей так хорошо, что хочется, чтобы это продолжалось всегда!
– Мы сегодня дальше пойдем?
– А зачем? – осведомился Аск, при этом глядя на нее так, словно она – это все, что ему нужно в жизни.
– Они ждут! – немного печально напомнила Ингитора. Ей представлялось угрюмое лицо Эгвальда, которому в его «уютном корабельном сарае» было вовсе не так весело, как ей на этой поляне.
– Н-да! – согласился Торвард, вспомнив о йомфру Вальборг. Ему было до троллей жаль, что это не она сидит у него на коленях и ему действительно стоит немного поторопиться. – Но все равно нам с тобой есть нечего, на землянике мы долго не проживем. Не могут же они требовать, чтобы мы бежали их спасать на голодный желудок! – с преувеличенным негодованием воскликнул он, и Ингитора улыбнулась, понимая, что он хотел сказать: можем же мы хоть немножко пожить для себя!
И почему-то ей казалось, что ничего друг другу не рассказывая, она и Аск прекрасно все знают и этими недомолвками говорят об одном и том же. Хотя как же это могло быть? Нет на свете ни одного человека, который был бы завязан во все это так же плотно, как она! Но почему же, когда она смотрит ему в глаза, ей кажется, что они думают одно и то же? Как той ночью, когда они одними смутными намеками говорили о Дагейде и отлично понимали друг друга.
– Так что ты посиди тут, а я пойду поброжу.