ЛАНАРК: Жизнь в четырех книгах
Шрифт:
— Да, но мне непонятно вот что…
— Вы нас простите? — резко повернулся к Toy один из собеседников.
Toy, усевшись в удобном кресле, отозвался:
— Конечно-конечно. Пожалуйста, продолжайте. Я готов подождать.
— Тогда, может быть, подождете в коридоре? — Тот же самый человек вскочил с места и распахнул дверь.
Toy, чувствуя себя оскорбленным, устроился на диванчике у стены коридора. Ему подумалось, что в комнате заседают капиталисты, разрабатывающие какой-то заговор. На этом этаже предприятия служебные кабинки разделялись стеклянными перегородками, поддерживаемыми металлическими
— Я думаю, лучше бы проверить этого банковского кассира.
— Нет-нет. Ни малейшей необходимости.
— И однако, если цифры неточны…
— Ничего страшного. Даже если они превышают сто процентов, мне это годится.
В коридоре возник, как Toy догадался, мистер Таллох усталый человек с брюшком.
— Дункан Toy? — спросил он и уселся рядом. — Так-так… Времени у меня в обрез. Покажи-ка, что принес.
Toy внезапно ощутил прилив деловитости. Он раскрыл папку и с видом знатока пустился в пояснения:
— Это серия акварелей, изображающих деяния Господа. Потоп. Вавилонская башня. Разрушение стен Иерихона.
— Хм-м. Дальше!
— Пенелопа распускает пряжу. Цирцея. Сцилла и Харибда. Это наименее удачная: в то время на меня в равной степени влияли Блейк и Бердсли, а два разных стиля…
— Так. А это?
— Наскальный художник. Моисей на Синае. Греческая цивилизация. Римская империя. Нагорная проповедь. Вандалы. Город с кафедральным собором. Джон Нокс проповедует перед Марией Стюарт. Промышленный город. Это…
Мистер Таллох откинулся на спинку диванчика, a Toy, растянув рот в улыбке, стал засовывать рисунки обратно в наполовину опустевшую папку.
— …мы принимаем их с интервалом в пять лет, — говорил мистер Таллах, — так что, как видишь, места для тебя нет. Твои работы, впрочем, обещают многое. Да. Вероятно, что-нибудь в плане иллюстраций. Ты обращался к Маклеллану, издателю?
— Да, но…
— Ну, да-да, конечно, ха-ха, конечно, эта область бизнеса сейчас перенасыщена… А что сказали Блоккрафты, на Бат-стрит? Попробуй обратиться к ним. Спроси мистера Гранта и добавь, что тебя послал я… — Оба они поднялись с диванчика. — Кроме этого, как видишь, я сделать для тебя ничего не могу.
— Да, — сказал Toy. — Спасибо вам большое.
Он улыбнулся. Улыбка, наверное, вышла горькой? Горечь Toy чувствовал. Мистер Таллох проводил его до лестницы и, устало улыбнувшись, неожиданно крепко пожал руку:
— До свидания. Мне очень жаль.
Toy заторопился на скучную улицу, раздавленный и униженный. Его больно кольнуло воспоминание, что мистер Таллох ни разу не спросил про его отца.
Через неделю Toy с отцом посетили седоусого директора Уайтхиллской школы. Приветливо глядя на них из-за письменного стола, он сказал:
— Мистер Toy, у Дункана необычайно развито воображение. Несомненный талант. Но вещи он видит, к несчастью по-своему. Я говорю «к несчастью», — продолжал он с улыбкой, — поскольку из-за
Мистер Toy рассмеялся:
— Разумеется, согласен. Но мы тем не менее должны постараться.
— Но мы тем не менее должны постараться. Думаю, для Дункана больше всего подойдет такое занятие, где особой ответственности не требуется, а свободного времени хоть отбавляй: тогда он сможет вволю развивать свои таланты. Я вижу его в должности библиотекаря. Он знает толк в книгах. Вполне представляю его библиотекарем в каком-нибудь маленьком городке в горах вроде Обана или Форт-Уильяма. Как вы на это смотрите, мистер Toy?
— На мой взгляд, мистер Макьюэн, идея весьма удачная. Но насколько она осуществима?
— Осуществима. Для поступления в библиотеку необходимо иметь два высших и два средних балла. Высшие баллы по изобразительному искусству и английскому, а также средний балл по истории Дункану гарантированы. Остается математика, результаты по которой еще не объявлены. Как по-вашему, он с ней справился?
— Как, Дункан? — повернулся к сыну мистер Toy.
Слушая уверенные веские голоса, всерьез обсуждавшие его будущее, Toy замер в оцепенении перед его неотвратимостью и не сразу заметил, что к нему обращаются.
— По математике я провалился.
— Почему ты в этом уверен?
— Нужны отличные оценки по всем задачам, а я написал в основном чепуху.
— С какой стати после четырех лет обучения ты, с твоими способностями, пишешь чепуху?
— Из-за лени, наверное.
Директор вскинул брови:
— Неужто? Тогда проблема состоит в том, будешь ли ты продолжать лениться, если твой отец согласится на дополнительный год твоего пребывания в школе?
— Другими словами, Дункан, — вмешался мистер Toy, — готов ли ты потрудиться ради получения хорошего балла по математике, если мистер Макьюэн позволит тебе остаться в школе еще на год?
По лицу Toy, пока он размышлял над ответом, расплылась улыбка: он старался ее спрятать, но безуспешно. Директор тоже улыбнулся и пояснил мистеру Toy:
— Он предвкушает, сколько всего прочитает и нарисует за все то время, пока над ним практически не будет никакого контроля. Ведь так, Дункан?
— И может быть, я смогу еще посещать вечерние занятия в художественной школе.
Директор хлопнул рукой по столешнице и перегнулся через нее.
— Да! — сказал он серьезным тоном. — Год свободы! Но его нужно купить. Цена не очень-то высока, но ты готов ее заплатить? Ты искренне обещаешь отцу учиться как следует и подтянуться по тригонометрии, геометрии и алгебре? Ты пообещаешь присутствовать на уроках математики не только телом, но и умом?
Toy, опустив голову, пробормотал:
— Да, сэр.
— Ну хорошо. Мистер Toy, думаю, на слово вашего сына вы можете положиться.
На следующий день Toy, пересекая холл, столкнулся с учительницей математики. Торжествующе глядя на него, она спросила:
— Что с тобой случилось, Toy?
Toy растерянно молчал. Учительница улыбнулась:
— Ты всем встречным и поперечным докладывал, что провалился по математике?
— Да, мисс.
— Так вот, официальные результаты объявлены. Ты сдал экзамен. Поздравляю.