Ланарк. Жизнь в четырех книгах
Шрифт:
Ланарк отозвался:
– Вы не на того расходуете гнев. Сперва вы подтолкнули меня к тому, чтобы я взялся за трудный случай, а теперь мешаете мне попадать в палату пациентки. Если не хотите меня видеть, обратитесь к инженерам. Пусть перестроят дверь в моей палате, чтобы я мог ходить через нее в обратную сторону, и нам не придется больше встречаться.
Налитые гневом черты Озенфанта от удивления разгладились.
– Так вы хотите ради этого обратить вспять потоки всего института? – вопросил он слабым голосом. Он обтер лицо платком и добавил вяло: – Убирайтесь.
Ланарк проворно
Скорчившись, Ланарк пробрался в камеру сгорания. Он был слишком расстроен, чтобы взять книгу там, где в прошлый раз ее оставил. На изящной человеческой руке он заметил у локтя серебряные пятна и стал вспоминать, видел ли их прежде. Он попытался накрыть ладонью эту движущуюся руку, но она сжалась в кулак. Голос произнес:
– Да, я здесь беззащитна. Почему не прибегнуть к силе?
– Рима!
– Я не твоя Рима. Читай дальше.
– Мне до смерти надоела эта книга. Почему бы нам не поговорить? Тебе, наверное, одиноко. Мне вот одиноко.
Ответа не последовало.
– Расскажи мне о мире, откуда ты пришла, – попросил он.
– Он был похож на этот.
– Ну уж нет.
– Осторожно! Ты боишься прошлого. Если бы я рассказала, что знаю, ты бы спятил.
– Мрачными намеками меня теперь не напугаешь. Меня не заботят прошлое и будущее. Мне не нужно ничего, кроме нескольких обычных дружелюбных слов.
– Я знаю тебя, Тоу, знаю как облупленного: истеричный ребенок, увлекающийся подросток, безумный насильник, мудрый пожилой папаша – я испробовала на себе все твои фокусы и знаю, что им грош цена, так что не надо слез! Не смей плакать. Печаль – это самый дрянной из фокусов.
Ланарк был слишком взбудоражен, чтобы заметить слезы у себя на щеках. Он отвечал:
– Ты меня не знаешь. Моя фамилия не Тоу. Ничего подобного со мною не было. Я некая банальность, которая все время страдает.
– Я тоже, но у меня есть мужество – мужество на все наплевать и ни за что не цепляться. Иди прочь! Разве ты не видишь, что происходит?
От плеча до запястья ее рука была усеяна серебристыми пятнами и звездочками. Ланарк не мог отделаться от ужасного чувства, что каждое его слово превратилось в такую отметину. «Доктор Ланарк уходит», – шепнул он. Панель открылась, и он пробрался в отверстие.
Кто-то поднял в палате штору, и в окне была видна грязная стена, с которой местами осыпалась штукатурка, обнажив кирпичную кладку. У Ланарка закружилась голова, и он едва не упал, но тут вспомнил, что покинул клуб, не съев ни крошки. Единственным утешением для него в институте оставалась здешняя противная, но подкрепляющая еда, потому он вернулся в ресторан. Там было почти пусто, лишь Озенфант сидел за своим обычным столиком, погруженный в беседу с двумя другими профессорами. Ланарк прошел к дальнему столику и дождался официантки.
– Есть у вас что-нибудь коричневое, сухое и рассыпчатое?
– Нет, сэр, но есть розовое, влажное и рассыпчатое.
– Мне четверть тарелки, пожалуйста.
Он приступил к еде, но тут у него под ухом раздался грубоватый, слегка неуверенный голос:
– Здесь свободно?
Ланарк поднял взгляд
– Да-да, – отозвался он с облегчением.
Она села напротив. Рот, нос, брови девушки были ровными и красиво очерченными, как у греческих статуй; впечатление портил только тяжелый, выдающийся вперед подбородок. Вместо того чтобы развернуть свои стройные плечи, она сутулилась. Каштановые волосы были заплетены в неплотную толстую косу, которая свешивалась на левую грудь. Пальцы девушки то и дело проходились по косе резким движением. Она спросила отрывисто:
– Вы тоже ненавидите это место?
– Да.
– А что вам ненавистно больше всего?
Ланарк задумался.
– Манеры персонала. Знаю, им нужно быть профессионалами, нужны опрятность и порядок, но кажется, что они даже шутят и улыбаются, имея в виду профессиональные цели. А вам что не нравится?
– Лицемерие. То, как они изображают заботу о пациентах, а сами их используют.
– Но если они не будут пользоваться своими неудачами, они не смогут никому помочь.
Девушка низко склонила голову, так что Ланарк увидел ее макушку.
– Если вы так говорите, значит вы не так уж ненавидите это место.
– Ненавижу. И собираюсь отчалить, как только найду спутника.
Она подняла взгляд:
– Я пойду с вами. Я тоже хочу отчалить.
Ланарк смутился:
– Спасибо, конечно, но… но… у меня есть пациентка, не очень обнадеживающий случай, но я не могу ее оставить, пока не вылечу или не буду знать, что потерпел неудачу.
Девушка произнесла недовольно:
– А известно ли вам, что здесь никого не вылечивают, только поддерживают тела в свежем состоянии, пока не понадобится топливо, одежда или еда.
– Еда? – встрепенулся Ланарк и уронил ложку на тарелку.
– Конечно! А чем, по-вашему, вы питались? Вы никогда не заглядывали в клоаку? Вам кто-нибудь показывал стоки под палатами губок?
Ланарк потер глаза стиснутыми кулаками. Ему хотелось, чтобы его стошнило, но розовая субстанция хорошо его подкрепила: он чувствовал в себе необычайные силы.
– Ни к чему здесь больше не прикоснусь! – горячо сказал он сам себе.
– Так как насчет того, чтобы уйти отсюда вместе?
Пустыми глазами он смотрел сквозь нее. Девушка вздохнула:
– Я вас пугаю, я пугаю большинство мужчин. Но я умею быть и очень нежной – недолго. Смотрите.
Отсутствующим взглядом Ланарк обвел комнату в поисках выхода. Потом, когда больше смотреть было некуда, вернулся к ее лицу и обнаружил на нем такое выражение, что вытянул шею, стараясь получше его разглядеть. По лицу девушки блуждала пренебрежительная усмешка, но в дерзких глазах читалась досада, а еще глубже – безбрежная покорность и готовность сделаться на время всем, чего он только пожелает. Заглянув в эти глаза, он словно бы совершил стремительный полет над переменчивыми мирами, полными секса, и после полета ему сделалось ясно, что улыбка ее была робкой, а за резкостью скрывалась мольба. Осознав свою головокружительную власть, Ланарк задрожал всем телом. Взволнованно-вопросительным тоном она повторила: