Лапочка
Шрифт:
– Смущенная Лапочка, это что-то новое для меня.
– Я вовсе не смущаюсь, Булат, - постаралась спокойно ответить я, и присела на диван, где несколько минут назад сидела мама.
– Пришло время поговорить о произошедшем.
– Мы оба понимаем, что ты не должен передо мной оправдываться, так что, нет смысла о чем-то говорить.
– Я оправдываться и не собирался. Пошли, в кухне поговорим, я курить хочу.
– Я не переношу завах сигарет.
Но не дожидаясь меня, Булат прошел в кухню, только вот я осталась сидеть на своем месте, давая понять, что мое мнение должно быть так же важно, как и его. Подняв ноги, я удобнее разместилась на диване, и положив голову на спинку, задумалась о мужчине, который сейчас хозяйничал на моей кухне. Но
– Хочу сказать сразу, твои слезы мне ножом по яйцам.
– Ты такой романтичный!
– Ты права, я не буду бегать у тебя на побегушках, но и то что ты плачешь, мне очень не нравится, - сообщил он, делая вторую затяжку и выпуская дым в щель окна.
– Я виновата сама.
– Может быть, но теперь все будет иначе.
– Будешь тщательнее скрывать своих баб? – съязвила я, скривившись от своих же слов.
– Баб больше не будет, - ошарашил меня Богословский, делая очередную затяжку и смотря в окно.
– На мальчиков переходишь?
– Если только ты не трансвестит.
– Спасибо за комплимент, - ухмыльнулась, и прижала колени к груди, обхватывая их руками.
– Лапа, может хватит язвить?
Может и хватит, - подумала про себя, и не находя себе места, поднялась с дивана, укуталась в плед, чтобы не замерзнуть и подошла к мужчине, который закурил уже вторую сигарету.
Я тут же попыталась забраться на подоконник, но потому как придерживала теплую ткань, у меня это не вышло, и тогда Булат подсадил меня, подхватив под бедра. Мурашки… наверное, никогда не смогу ровно реагировать на этого мужчину. Он вызывал во мне бурю, которую успокоить в силах был только сам.
– Продрогла, дуреха. Напялила на себя эту тряпку, - он пальцем поддел подол и резко отпустил его, положив ладонь мне на бедро. А вот это яд!
– Ты просто ни черта не понимаешь, - хлопнув его по плечу, произнесла я, и вздрогнула, когда мужская рука поднялась выше.
Честно, мне стало страшно, но не от того, что я боюсь Булата, нет, а от того, что этот взрослый и сильный мужчина, которого я желала уже не только сердцем, но и телом, касался моего бедра. Я боялась его мыслей и действий, и все эти эмоции были от того, что внутри меня, девочка желала любви, той самой – взрослой, которую я точно не получу до восемнадцати лет.
– Зато ты я смотрю взрослая стала. Что, будешь изводить меня?
– Булат, чего ты хочешь?
– То, чего мне нельзя. А теперь без шуток, ибо уже доигрались. Что ты ко мне чувствуешь? – вот тебе на! Вот так в лоб вопросик, да еще и после мною увиденного.
– Знаешь, я не думаю, что тебе это будет интересно, - я хотела скинуть его руку и спрыгнуть с подоконника, но Булат удивил меня еще больше, он сделал шаг ко мне, и удобно расположился между ног.
Я выдохнула, а он, потушив окурок, закрыл окно, чтобы я не простудилась, и руками придвинул меня за поясницу ближе к себе, отчего миниатюрное платье полностью оголило мои бедра. Такая поза очень взволновала, и я руками ухватилась за его руки, словно могла упасть от близости, хотя и понимала, что это практически никак невозможно. Зеленые глаза неотрывно смотрели на меня, и я снова покраснела, понимая, что в его взгляде таится страсть. Мамочки, как же вынести все это? А я ведь еще не забыла ту курицу, которая оголяла свой бюст перед его лицом.
– Отныне, девочка, мне все интересно, что касается тебя.
Правая рука легла на щеку, и мне захотелось прикрыть глаза, и насладиться минуткой нежности от
– Тебе нравятся мои прикосновения? Хочешь, чтобы это продолжалось вечность? Скажи, Лапа, что ты сейчас ощущаешь? Мурашки по телу, истому, или может быть внизу живота скрутило в тугой узел и тебе хочется чего-то большего, чем просто слышать мой голос? – он шептал, шептал так хрипло, практически неслышно, склонившись к самому уху, отчего соски затвердели, а внизу живота действительно все стянуло так, словно чего-то требовало. Разрядки?
Отчего-то я разозлилась, и не выдержав его вопросов, просто сорвалась, руками оттолкнула от себя, спрыгнула с подоконника и сжав руки в кулачки, заговорила с обидой в голосе:
– Что ты хочешь от меня услышать? Что? Как я жду целыми днями, что однажды ты придешь и скажешь, что я тебе нужна? Как надеваю соблазнительные наряды, чтобы ты понял от чего отказываешься? Как мечтаю уснуть с тобой в одной кровати, просто чтобы ты меня обнимал, дышал в ушко и шептал, что никуда не денешься? Это ты хочешь от меня услышать? Или как я схожу с ума, стоит мне только услышать запах твоего парфюма, и дрожу от каждого звука твоего голоса? Как мурашки табуном по телу, стоит тебе прикоснуться ко мне? Или быть может, как мое сердце кровью обливается, стоит мне подумать, что ты сейчас обнимаешь какую-то левую бабу, и тут мои мысли оживают? Этого тебе не хватало? Так знай, все что я перечислила является правдой! И я не могу, черт возьми, ничего поделать со своим возрастом! Не мо-гу! Пусть я буду маленькой и глупой, как ты говоришь, но зато я искренняя в своих чувствах и эмоциях, и никогда бы не посмела предать тебя, и тем более пользоваться. Потому что я влюблена в тебя, а не в материальные блага, коих кстати, у тебя меньше, чем у отца, и меня никто не посмеет упрекнуть, что я с тобой не честна. А если кто посмеет, то плевать я хотела на их мнения, потому что никого не должно интересовать, что я к тебе чувствую. И ты, ты тоже забудь…
Договорив последние слова практически шепотом, я оказалась у стены и спиной съехала по ней, почему-то потеряв свои силы. Высказалась и так стало больно, словно я теряю что-то безумно ценное в своей жизни. Но, по сути, я понимала, что Булату мои слова покажутся странными и идиотскими, а возможно, он сейчас просто рассмеется и уйдет, оставив меня одну, в отчего-то ставшей серой и холодной квартире. Слезы покатились градом, опаляя щеки, и стекая мне на ключицы. Как же больно, Господи, как больно.
– А ты не подскажешь, какого хрена я должен забывать все что ты мне сказала, и то что чувствуешь ко мне? – буквально прорычал Булат, рухнув на пол коло меня.
– Потому что уже завтра ты будешь в ее объятиях, а может быть и сегодня. И это для тебя будет лучшее…
– Ты права, - заговорил он, но нам миг замолчал, коснувшись губами моего плеча, а потом собравшись с мыслями, заговорил громче: - уже сегодня я буду в ее объятиях, и это, пожалуй, самое лучшее, что может со мной произойти в этот вечер. Я буду обнимать и шептать ей, что никогда не уйду, а она поверит мне, потому что я больше не собираюсь причинять ей боль. Я буду сходить с ума от ее запаха, которым она соблазняет меня каждый раз, как только я оказываюсь у нее дома. И буду касаться ее тела, наслаждаясь нежностью и гладкостью кожи, и даже не посмею подумать о другой, потому что другая уже не нужна.
– Ты даже сейчас…
– Тс-с-с, - цыкнул на меня Богословский, и взял в свою руку мою ладошку. – Когда я увидел боль в твоих глазах, понял, что не хочу, чтобы моя маленькая девочка страдала, не хочу, чтобы познавала горечь, не хочу, чтобы мучилась от неразделенных чувств, потому что это далеко не так.
– Ты не можешь меня любить, у тебя ведь другая женщина есть.
– Я не сказал, что люблю тебя, но я близок к тому, что чувствуешь и ты.
– Я не верю тебе, Булат, не верю. Я не смогу тебя делить с другими, а достаточно зная тебя, ты меня не тронешь до совершеннолетия.