Лапти
Шрифт:
— Хо-хо-хо, чудные! Пришли звать в артель. Вроде в гости?
— Ты зря… смеешься, — загорячился Мирон. — Ты сперва выслушай, а тогда смейся. Мы не шутки пришли шутить.
— Правда, Ефим, — вступился и дядя Яков. — Ты того, обмозгуй… вон с бабой.
Пелагея скромно стояла у голландки. Когда услыхала, что говорят про нее, отмахнулась.
— Дело ваше, возитесь.
Ефим кивнул ей головой.
— Про газету слыхал? — уже смелее опросил Алексей.
— Васька читал.
— Наоборот, выставили тебя как образцового хозяина, середняка, и доказали, что, сколько ты ни трудись, ничего утешительного не получится.
Сотин пристально посмотрел на Алексея и спокойным, поучительным голосом, каким и деды его говорили, ответил:
— А мне много и не надо. Лишь бы сыт был да здоров, а там воля божья.
«Далеко ты на божьей воле уедешь», — подумал Петька.
Мирон, не глядя на Ефима, с явной усмешкой произнес:
— Сыт-то он сыт, комары его закусай. Каждый день говядину ест.
Пелагею так и раздосадовало:
— Где это ты говядину у нас видел? Это нынче вот Петров день, мы и кокнули старого петуха. А то, поди, много мы говядины видим.
— А то мало? — сердито посмотрел на нее Ефим.
— Да где же много? — не сдалась Пелагея. — Чаво уж зря…
— И ты зря не болтай! — перебил ее муж. — Раз тебя не спрашивают, и молчи.
Пелагея покорно вздохнула.
Дядя Егор подсел к Ефиму, похлопал его по коленке и, отчаянно махнув рукой, решительно предложил:
— Давай, сват, попробуем! Попытаем.
— Попытать? — живо подхватил Ефим.
— Да! — еще веселей прокричал Егор.
— Ну, сваток, — ответил Сотин. — Пытайте… на своей спине.
Вспыльчивый Егор обиделся.
— Пенек ты дубовый, сват, вот кто ты. «Пытайте на своей спине!» Что ты больно задаешься? Аль мое хозяйство хуже твоего?
— Никто этого не говорит.
— А чего же ты? «Пы-ытайте-е»! И попытаем, что думаешь? Ну и живи один и ломай хребтину.
— Я не знаю, — растревожился уже и Ефим, — чего вы ко мне пристали? Сами с ума сходите и других сводите.
— Фу ты! — пустил клубок дыма дядя Яков. — Мы пришли к тебе, как к хорошему…
Разговор снова прекратился.
Ефим тяжело уставился на жену, и лишь для нее одной было понятно, о чем говорил он ей своим взглядом. И она, понимая его, быстро-быстро перемаргивалась, в чем-то соглашаясь.
У Петьки защекотало в носу, он так громко чихнул, что все вздрогнули. Только тут заметили: сильно коптила лампа.
— Ишь ты, а мы сидим и не видим.
— Гляди, все стекло черное.
Дядя Яков разозлился:
— Ефим! Эй, Сотин, не зевай! Не зевай, говорю тебе. Самую любую землю отдерем.
— Земля добро, что и говорить.
—
— Облюбовала артель отхватить весь участок по Левину Долу, где была церковная и отруба. Так сквозь до казенной грани загудет цепь. Индо в Дубровку упрется.
Словно в самое сердце кольнуло Сотина, Глаза его заблестели, выпрямилась коренастая фигура, лицо преобразилось и посветлело.
— Мой бывший отруб тоже отойдет к вам?
— Весь вместе с луговиной.
— Земля, чего там, не земля, комары ее закусай! — подхватил Мирон.
— А навозу в нее втискать, тогда… — поднял палец Егор.
— Хлеб невпроворот будет, — добавил дядя Яков.
Петька наблюдал за Сотиным, который заерзал на лавке, принялся кашлять. «Земляная жила», на которую напал дядя Яков, растревожила Ефима.
— Вот что, сваток, — хлопнул Егор по могучей спине Сотина, — ты не бойся. Я говорю, дело это нам всем новое, и приняться за него надо дружно. Алексей на сходе правильно говорил, что когда-никогда, а все пойдут в артели. И противиться нечего. Большевистска партия плохого для нас не хочет. Вот у тебя раньше отруб был, а какой толк? Один в поле воевал. И сейчас, сколько ни ворочайся, а ведь нет, ну ничего нет. Куда ты идешь, куда мы идем? Просвету нам, сват, нет никакого. Хребтина трещит, а тьма. Туда — один, сюда — один, и на все стороны один. А в газете верно прописано: «По прутику весь веник изломать можно». А мы кто? Мы все — прутики. Давайте-ка соберемся в веник, да в крепкий, и дело лучше пойдет. Мы тебя, сваток, ты не думай, не торопим. Обмозгуй, прикинь, взвесь, и тогда…
— Кто у вас записался? — перебил Ефим.
Дядя Егор по пальцам откладывал.
— Ну, набрали! — проворчал Сотин.
— А что?
— Взять Сему с Лукашей да Зинаиду впридачу. Какие из них артельщики? Обуза.
— Ты про них зря. Они не обуза. Что бедны, верно. А они старательны, только на ноги трудно им подняться. Забитые люди. Таким помочь надо.
— Хы, — усмехнулся Ефим, — помочь? Да помочь помочи рознь. Приди ко мне, попроси кусок хлеба, отрежу.
— Больше никак и не поможешь?
— Работать на них, знамо дело, не буду.
Васька, старший сын, убравший уже скотину, все время стоял и прислушивался к разговору. Неожиданно для всех он крикливым голосом, как бы пересилив свою робость перед отцом, посоветовал:
— Тятька, пишись в артель!
Ефим, не ожидая от сына такой прыти, вскинулся на него, хочет что-то ответить, осадить, но Мирон уже подхватил:
— Вот молодец какой сын у тебя! Гляди, сразу понял… А почему? Им жить век, а нам доживать. Умный парень у тебя растет.