Ларец графа Сен-Жермен
Шрифт:
С этими словами кабатчик развернулся и все так же неспешно поплелся в глубину своего заведения. Зайдя за стойку, он отодвинул в сторону пивной бочонок. В полу под этим бочонком оказался люк. Кабатчик с неожиданной для своей комплекции ловкостью нагнулся, откинул тяжелую крышку люка и повернулся к своему гостю:
– Пожалуйте в подпол, добрый господин!
– Что я – церковная мышь, чтобы ютиться в погребе? – недовольно проворчал гость.
– Лучше быть живой мышью, чем мертвым львом! – ответил ему кабатчик.
– Да
Кабатчик дождался, когда голова приезжего скрылась под полом, и захлопнул крышку люка.
Спустившись по ступеням, господин в черном оказался не в обычном винном погребе, какой бывает устроен под любой таверной, а в просторном помещении со сводчатым потолком, освещенном несколькими факелами, укрепленными на стенах. Стены этого помещения были украшены рыцарскими гербами, а в середине его стоял длинный дубовый стол, окруженный двенадцатью креслами из черного дерева. Одиннадцать кресел были заняты, двенадцатое, во главе стола, пустовало.
Человек в черном, ни на мгновение не задумываясь, подошел к столу и сел в пустующее кресло.
Пожилой рыцарь с длинной седой бородой, занимавший кресло на другом конце стола, сурово взглянул на пришельца и проговорил гулким голосом, словно исходящим из железной бочки:
– Кто ты и по какому праву пришел на наше собрание?
– Я пришел на это собрание, потому что вначале было слово, затем – дело, а после – воздаяние, – ответил ему человек в черном. – И для этого воздаяния собрались мы сегодня за этим столом.
– Пусть ты – один из нас, – проговорил бородач своим гулким голосом, – но ты так и не ответил, кто ты такой и по какому праву занял место во главе нашего стола.
– Имя мое мало что скажет вам, господа, – человек в черном оглядел остальных. – Я живу столь долго, что сносил множество имен, как другие снашивают множество башмаков. А право на председательское место мне дает вот это…
С этими словами он поставил на стол тяжелый мешок, развязал его завязки, и присутствующие увидели на столе массивный серебряный ларец, похожий на готический собор, украшенный богатой резьбой.
– Узнаете ли вы, братья, эту реликвию?
– Да, мы ее узнаем, – ответил за всех бородатый рыцарь в великом смущении. – Но как она оказалась у тебя, брат?
– Граф де Лотрек вручил мне эту реликвию перед тем, как отдать себя в руки короля.
Он еще какое-то время помолчал, дабы все участники тайного сборища могли разглядеть ларец, а затем проговорил:
– Вы знаете, братья, как важна эта реликвия для нашего ордена. Пока ларец в наших руках – наш великий орден жив. Пусть на земле останется всего несколько тамплиеров, пусть даже один, самый последний, но если ларец у него – значит, орден все еще существует. Но вот если ларец попадет в руки наших врагов…
Он недоговорил, но всем присутствующим
– Мы выслушали твои слова, – проговорил седобородый рыцарь. – Мы понимаем содержащуюся в них истину. Но мы, представители лучших дворянских родов Франции, не можем допустить, чтобы во главе нашего стола сидел тот, чье имя нам неизвестно.
– Что ж, это ваше право. Я уже сказал вам, что прожил на свете очень долго и за это время носил много имен. Сейчас друзья знают меня под именем графа Сен-Жермен…
Присутствующие удивленно переглянулись, кое-кто тревожно зашептался.
– Мы слышали это имя, – произнес наконец седобородый. – Мы много удивительного слышали о тебе, брат. Десятой части того хватило бы, чтобы питать к тебе уважение. Достаточно факта, что к тебе был благосклонен покойный великий магистр. Мы принимаем тебя, брат, и признаем твое право на место председателя. Но раз уж ты его занял – скажи нам, что следует делать, чтобы сохранить орден Храма Господнего и великое дело, которому посвятили себя братья-тамплиеры? Весь мир ополчился на нас во главе с французским королем, папа, который прежде был нашим защитником и покровителем, поддался на уговоры Филиппа и встал на его сторону. Как же мы сможем продолжить наше святое служение, не имея ни верных людей, ни надежных пристанищ?
– Не все так плохо, – ответил ему человек в черном. – Король Португалии, многим обязанный нашему великому магистру, мир праху его, сохранил в пределах страны наш орден, дав ему другое имя. И в других католических странах остались люди, верные нашему ордену. И есть еще тайные убежища, подобные тому, где мы сегодня собрались. Главное – дело нашего ордена живо, в каждой стране, в каждом городе, в каждой провинции есть наши тайные сторонники. И самое главное – нам удалось сохранить эту священную реликвию ордена, – он указал на серебряный ларец. – Значит, мы должны затаиться и ждать, когда для нас наступят лучшие времена. И еще… мы должны беречь этот ларец как зеницу ока. Беречь, чего бы это нам ни стоило. Даже если кому-то из нас придется заплатить за это своей жизнью…
Дарья Салтыкова пришла на работу страшно злая, и тому было несколько причин.
Во-первых, сегодня был понедельник, а все знают, что утро понедельника для человека, который вынужден ходить на работу, является самым отвратительным временем. Позади выходные, а впереди – долгая, нудная рабочая неделя, конца ей не видно.
Во-вторых, собственно выходные выдались у Дарьи скучнейшие, вспомнить было совершенно нечего, рассказать подружкам – тоже.
В-третьих, в пятницу она ужасно испугалась звонка этой заразы Анны. Анна держалась уверенно, поминала какую-то статью Уголовного кодекса. А что, с этой сволочи все станется…
Дарья сгоряча позвонила Николаю и нарвалась на такой мат! Отвали от меня срочно, шипел Дубонос в трубку, чтобы я тебя больше никогда не слышал и не видел! Еще не хватало, чтобы эта баба накатала на меня телегу в Управление, сейчас с этим строго. Никто его прикрывать не станет – турнут из полиции и все!
И под конец обозвал Дарью неприличными словами. Она тоже выговорила в пикающую трубку несколько таких слов, услышав которые ее, с позволения сказать, жених Вадик если не упал бы в обморок, то изменился бы в лице.