Ларец графа Сен-Жермен
Шрифт:
Внешний вид графа меня удивил.
Он, который столько говорил о возможности успешно противостоять неумолимому времени и сохранять если не молодость, то бодрую и деятельную зрелость, выглядел сейчас дряхлым стариком. Лицо его было изрезано глубокими морщинами, руки дрожали, глаза слезились от света, он сгорбился и говорил старческим надтреснутым голосом.
Узнав меня, граф обрадовался, хотя в его лице и голосе сквозило какое-то странное смущение, которое я отнес к тому, что
Я попросил его гостеприимства, на что граф немедленно ответил, что его замок в полном моем распоряжении.
– Только об одном я прошу вас, мой друг, – проговорил он с тем же непонятным смущением. – Ночью не покидайте свою комнату. Дело в том, что по ночам в этом замке небезопасно…
– Небезопасно? – спросил я, заинтригованный его словами. – Что вы имеете в виду?
– Привидения! – прошептал он, пристально взглянув на меня. – В этом замке обитают привидения!
Видимо, он заметил недоверие в моем взгляде, поскольку посчитал необходимым пояснить свои слова:
– Это призрак прежнего владельца замка и его жены. Они были злодейски убиты лет пятьдесят назад разбойниками и теперь по ночам бродят по замку, взывая к отмщению! И горе тому, кто встретит их ночью!
Я решил, что на старости лет граф выжил из ума, и горячо заверил его, что не имею привычки расхаживать по ночам.
Тем временем слуга (тот самый, который встретил меня на пороге замка) сообщил нам, что обед подан.
Мы прошли в просторную столовую, где был накрыт стол на две персоны. Ужин оказался довольно скромным, хотя вино – отменным. Впрочем, после долгого путешествия по безлюдной местности я был благодарен графу за эту трапезу. За едой нам прислуживал все тот же молчаливый человек, и у меня сложилось впечатление, что в замке вообще нет других слуг.
После ужина граф извинился и, сказав, что устал, отправился в свои покои. Меня же все тот же немногословный слуга проводил в отведенную мне комнату.
Комната эта была большой, но очень холодной.
Я кое-как согрелся под одеялом и уже начал засыпать, как вдруг услышал странные звуки, доносящиеся из дальнего конца замка, – то ли негромкое пение, то ли жалобные стенания.
Я вспомнил рассказ графа о привидениях и подумал, что в них, возможно, есть доля правды.
Попробовал заснуть – но теперь сон не шел ко мне, непонятные звуки не утихали, вызывая мое любопытство.
Наконец я не выдержал, поднялся и, накинув теплый плащ, выбрался в коридор.
Отсюда звуки стали гораздо слышнее. Они напоминали жалобные мольбы и доносились из старинной часовни, расположенной в
Движимый любопытством, я направился к часовне.
В нескольких шагах от нее я все же остановился, вспомнив слова графа и подумав, что мое ночное путешествие и впрямь может быть небезопасным.
Пройдя через темный покой, залитый льющимся в стрельчатые окна лунным светом, я увидел впереди неплотно прикрытую дверь, сквозь которую пробивался другой свет – живой, неровный, колеблющийся вроде того, какой дают факелы или масляные светильники.
И оттуда же, из-за приоткрытой двери, явственно доносились те странные звуки, которые разбудили меня. Впрочем, теперь они были куда громче, и я мог расслышать, что это – не что иное, как исполняемое на два голоса старинное церковное песнопение вроде григорианского хорала.
Стараясь не шуметь, я подошел к двери, приоткрыл ее и проскользнул в часовню.
Я оказался не в самой часовне, а на галерее, опоясывающей ее поверху, то есть на хорах. Отсюда мне хорошо было видно все помещение.
Оно было ярко освещено множеством свечей в массивных серебряных канделябрах, а также несколькими масляными светильниками. В центре часовни, перед алтарем, находилось переносное возвышение вроде того, на каком при отпевании умершего ставят гроб. И гроб действительно стоял на этом возвышении, но, к моему удивлению, он был пуст. Рядом с этим пустым гробом на том же возвышении стоял еще один предмет – нечто вроде серебряного ларца, своей формой напоминающего готический собор.
– Вот оно как! – проговорил Кукушкин, на мгновение оторвавшись от книги. – Очень интересно!..
…По обе стороны от возвышения с гробом стояли два человека в длинных плащах с капюшонами, целиком скрывающими их лица. Эти-то двое и исполняли то удивительное песнопение, которое я услышал в своей комнате, тот хорал, который привел меня в часовню. Хорал был мне незнаком, но пели его по латыни, а поскольку я хорошо знаю этот язык, я вслушался в слова.
Я часто слушал хоралы, однако прежде мне не приходилось слышать ничего подобного.
Молящиеся обращались к высшей силе с просьбой о вечной жизни, причем не о бессмертии души, как подобает правоверным христианам, а о телесном бессмертии.
В удивлении я следил за происходящим, на всякий случай спрятавшись за ограждением галереи.
Внезапно пение оборвалось, один из участников ночного ритуала отбросил капюшон – и я узнал в нем старого графа. Казалось, с того момента, как мы с ним расстались, граф еще больше постарел. Морщины на его лице сделались глубже, движения стали неуверенными, как будто доживал на этом свете последние дни.