Ларец Марии Медичи
Шрифт:
— Разве похож я на людоеда? — Студент угрюмо развел руками. — Барана и то жалко забить. Одно только, что надо, а и ем я его после… Что ж делать, коли Господь так создал мир, что живой живого ест?
— Но все равно, господин студиозус! — Монах шутливо погрозил алхимику пальцем. — Кровь — дело опасное. Она… — он понизил голос, — костром пахнет!
— Что это вы такое говорите, святой отец! — вскричал алхимик. — Разве вы не видите, что это баран? За что же костер? А? Что вы такое говорите, святой отец?
— Святой отец пошутил, — сурово сказал офицер и, отстранив монаха, прошел
— Как же можно так пугать человека? — всхлипнул горлом студиозус и, вытерев руки льняной салфеткой, приблизился к офицеру. Он заметно старался не глядеть на страшного монаха. — Время-то теперь какое! Небезопасно и так науками заниматься. А тут костер…
— Успокойся. Я действительно пошутил, — ласково кивнул монах.
— Вы знакомы с каббалой, сударь? — спросил офицер.
— Мое занятие — великое искусство алхимии, и потому интересуюсь я также другими герметическими науками. И хотя мне удалось изучить греческий, латынь, еврейский и арабский, истинным каббалистом считать себя не могу. Впрочем, — развел руками студиозус, — в наш век каббалистов уже не осталось. Последним из великих был Лев ибн Бецалель, создавший глиняного великана Голема. Ныне же скрытый смысл каббалы утерян, и тайны забыты. И стали священные книги «Сефер Ецира» и «Зехер» тайной за семью печатями. «Горе человеку, — говорит книга “Зехер”, — который в законе не видит ничего другого, кроме простых рассказов и обыкновенных слов! Если б он действительно не содержал ничего более, то мы могли бы и в настоящее время точно так же написать закон, столь же достойный удивления». Но, сударь, мы не можем этого сделать. Мы читаем слова, но смысл их либо темен, либо слишком прост для нас. А квинтэссенции духа мы не постигаем.
— Ну а сама алхимия? Нашли вы свой философский камень?
— Нет, сударь, — печально ответил студент. — Мне нечем похвастаться. Я проштудировал «О природе вещей» Парацельса и попытался создать по его рецепту гомункулуса, но потерпел неудачу. Или я что-то не так делаю, или Парацельса нельзя понимать буквально. Знание утекло между букв, как вода сквозь решето. Не помогли мне и Василий Валентин и Альбрехт Больштедский, прозванный Великим за свое магическое искусство, и Жан де Мен, и Гебер, и даже сам божественный Раймонд Луллий. Я попытался получить по рецепту Артефиуса красный камень и прожить, как и он, тысячу лет или научиться с помощью философского камня воскрешать мертвых, как это учит делать в «Золотом трактате» Лансиоро. Но и здесь у меня ничего не вышло. А я ведь знаю почти достоверно, что красный камень в природе есть. И в руках человеческих он был. Только не удержали его, исчез.
— Отчего же? — Офицер погладил бородку и с любопытством прищурился на реторту с синей водой, в которой отмокал корень мандрагоры.
— В нечистые руки попал.
— Что за странное суеверие? Разве золотой, скажем, пистоль не остается оным и в кармане убийцы и в церковной кружке? — Офицер начал выказывать признаки раздражения. — А мне рекомендовали вас как человека просвещенного.
— Таково уж свойство тонкой материи, сударь, —
— Сомневаюсь, — хмыкнул офицер. — А вы сами его видели, этот ваш красный камень, или — как там еще? — красный лев?
— Сам не видел. Но знаю человека, у которого он был.
— Кто же этот счастливец?
Студент вопросительно взглянул на монаха, который согласно кивнул ему.
— Можете говорить все.
— Шевалье де Ту.
— У него, кажется, еще и четки Нострадамуса есть? — небрежно спросил офицер. — Откуда такая милость судьбы?
— Я мало знаю об этом, но о многом догадываюсь
— Ну-ка, ну-ка, поделитесь со мной вашими догадками, любезный. — Кавалер вынул из кармана кошелек и бросил его на пол со склянками. — Вот вам пятьдесят пистолей в задаток.
— Покорнейше благодарю, — поклонился студент и, боком скользнув к полке, схватил кошелек, в котором звякнуло золото.
— Впервые этот красный камень получил великий Совершенный, который во время Людовика Святого жил в Бежье, а потом переселился в Альби. Там он и совершил свое великое делание, которое продолжалось ровно семнадцать лет. Все эти годы Совершенный не выходил из своей лаборатории… Святой человек!
— Вы это о еретике-катаре говорите? — усмехнулся офицер.
— О том, в чьих руках родился красный лев, — благоговейно прошептал студент. — Сей красный, как вино, камень, игрою и твердостью граней превосходящий лучшие бриллианты, наделил своего создателя даром видеть сквозь стены и дали, проникать в скрытую сущность вещей.
— И конечно, даром бессмертия?
— Если бы Совершенный того пожелал.
— Но он, разумеется, не пожелал… — Офицер раздраженно постучал пальцами по стеклу реторты. — Где теперь камень?
— Неизвестно. После Симона де Монфора, который… — Студент осекся и краем глаза взглянул на монаха.
— Понятно, — сказал офицер. — После усмирения еретиков он исчез, не так ли?
— Да, сударь. Катары спрятали его вместе с другими святынями. Потом он попал на короткое время к тамплиерам и вновь исчез, когда орден стали преследовать. Говорят, что судьи короля Филиппа страшной пыткой хотели вырвать у Якова де Молэ тайну, но он так и не сказал, где спрятан камень. И еще говорят, что на костре, с которого он призвал короля на Божий суд, он крикнул тайно стоящим в толпе тамплиерам, чтоб берегли сокровище.
— Очень интересная история… — Офицер встал и нетерпеливо зашагал по сумрачному подвалу алхимика, освещенному тремя лишь шаткими фитилями в глиняных плошках с жиром. — Кто следующий? — резко спросил он. — Нострадамус?
— Так говорят, — угрюмо пожал плечами студент. — Только он упустил чудесный камень.
— Руки оказались нечистыми?
— Не знаю…
— Ну а четки из камня, который индусы называют «глазом тигра»? Они какую силу имели?
— На одной из них буквами священной книги был вырезан главный секрет камня. Тот, кто поймет, о чем говорит четка, сможет с помощью камня обрести жизнь бесконечную.