Ларец Зла
Шрифт:
Майами,
сентябрь 1998 года
Когда Роберт присоединился к друзьям за ужином в субботу, Адам приветствовал его появление сердечной улыбкой.
— Какие новости, репортер? — воскликнул он.
— Ураган славно потрепал Карибы и движется дальше с небольшим отклонением от изначального курса.
— Но раз ты спустился к нам, значит, опасность уже не так велика?
— Я просто решил немного развеяться. Впрочем, боюсь,
— Что ж, Роберт, мы будем ждать от тебя дальнейших хороших новостей. А теперь, друзья, извиним нашего друга и приступим…
Кэтрин сладко потянулась, коснувшись локтем Роберта. Она во всех подробностях рассказала ему, что у них происходило после ужина. Адам запер всех в номерах и сказал, что новые подсказки нужно искать там. Кэтрин нашла свою в ведерке из-под шампанского, которое заказывала себе в комнату накануне. Затем Адам устроил собрание в конференц-зале и велел сложить документы и деньги на металлический поднос, который на глазах у всех поджег.
— Мы его чуть не линчевали… — смеясь, рассказывала Кэтрин.
Впрочем, это был всего лишь фокус, и с паспортами ничего страшного не случилось. А потом Адам вдруг объявил, что убийца находится среди них. И жертва тоже. Он попросил каждого вскрыть запечатанные конверты, чтобы узнать имена обоих.
В конверте Кэтрин была фотография самой Кэтрин. Та же штука случилась и с остальными участниками игры. А когда всеобщее недоумение сменилось всеобщим негодованием, Адам вдруг взбежал на невысокую кафедру, кинул себе что-то под ноги, весь окутался облаком дыма и… исчез. Они отыскали лишь записку, в которой он приглашал всех остаться в гостинице еще на сутки за его счет. К записке был приложен краткий фрагмент из персидского литературного произведения образца XII века «Собрание птиц».
— Честно сказать, это была какая-то философская галиматья, в которой мы не очень разобрались. В ней говорилось о том, что все наши переживания, кажущиеся на первый взгляд бессмысленными, на самом деле имеют сакральный смысл, который откроется каждому в свое время.
— И на этом все кончилось?
— Представь себе, да. Думаю, что сегодня Адам навсегда лишился двух-трех друзей, но мне лично понравилось, если относиться ко всему этому как к цирковому представлению.
— Да… Весьма странно.
— Ты так говоришь, будто совсем не знаешь Адама. Ну хватит о нем!
Той ночью Кэтрин рассказала ему о своей потере, о человеке, из-за которого она бросила карьеру в МИДе.
— Он был смел как лев. Наш шпион на вражеской территории. Впрочем, это для нас она являлась вражеской, а для него — родиной. Он предал ее, но искренне был убежден в том, что поступил ради высшего блага. Ты удивишься, Роберт, но такие люди существуют. Их мало, но они есть и живут
— Позволь высказать догадку. Это было как-то связано с распространением ядерного оружия?
— Не важно. В какой-то момент его пытались завербовать свои же, оказывая на него давление через родных. Но он не хотел на них работать, и потому пришел к нам. Так мы познакомились. А потом я увидела, что «высшее благо» он ассоциирует конкретно со мной и готов пойти на все, лишь бы я была счастлива.
— Ты была его куратором? Давала ему задания?
— Он сам придумывал себе задания. Но впрочем, да — можно сказать, что я была куратором. Я представляла организацию, на которую он работал. Я его не вербовала. Собственно, его никто не вербовал. Он сам предложил помощь. Мне он как-то сказал: «Я изменил своей стране, чтобы не изменить своей любви». А я… я его использовала.
— И ты теперь себя презираешь за это.
— Если бы не я была его куратором, им стал бы кто-то другой.
— Если бы не ты была его куратором, им стал бы какой-нибудь волосатый дядька, у которого бы плохо пахло изо рта. И ваш шпион быстро бы разочаровался.
— Ты прав. Из-за того, что я женщина, меня и приставили к нему.
— И много у вас женщин было? Для подобных… э-э… поручений?
— Хватало.
— Вам, наверно, запрещено влюбляться в своих подопечных?
— Категорически. Но поощряется, если подопечные влюбляются в нас. Собственно, ради этого все и затевается.
— Он испытывал к тебе физическое влечение?
— Не только. Нам было интересно общаться друг с другом. В конце концов, я окончила Кембридж, да и он не на ферме вырос.
— Вы спали?
— Нет.
— Почему?
— Он хотел, но я не дала.
— И все же он не отказался от своей привязанности к тебе.
— Нет. Но однажды…
— Да?
— Однажды он признался мне, что всегда боялся. Каждый день, каждую ночь — все время. А когда познакомился со мной, страх отступил. Он сказал, что встреча со мной придала ему сил и уверенности.
— И что было после этих его слов?
— Во мне что-то надломилось. Я поняла, что не могу так больше. Что я не вправе, что это подло…
— И ты подала рапорт начальству, в котором просила отстранить тебя от этой работы?
— Точно.
— А тебе сказали, чтобы ты выбросила эту дурь из головы и вспомнила лучше о том, что ты профессионал?
— Примерно, только другими словами.
— И ты выбросила дурь из головы?
— Мне пришлось. Я довела его подготовку до конца и отправила на задание. Потому что это было нужно моему начальству, моей стране, потому что это диктовалось соображениями о высшем благе. И еще я знала, что он любит меня именно такой…
— А куда ты его отправила?
— Не важно. Его звали Тарик. Он дарил мне свою любовь слепо, безотчетно, а я… Я чувствовала, что мне нужно хоть чем-то отплатить, хоть чем-то… — Кэтрин вздохнула. — И я отдала ему самое дорогое, что у меня было.